Андрей повернул голову. Наверное, этот молодой вохровец – его напарник по посту. Андрей приотстал на полшага – пусть Самойлов вперед идет. Он же не знает, как, где и что.
Они подошли к оружейной комнате. Первым получил «наган» в кобуре и патроны напарник, за ним назвал свою фамилию Андрей. Выдававший оружие вохровец буркнул:
– Думаешь, я твою фамилию забыл? Распишись.
Андрей получил револьвер, пачку патронов и кобуру. По примеру других зарядил семь патронов в барабан и уже хотел сунуть револьвер в кобуру, но мазнул взглядом по левой стороне оружия и замер: надпись «ТОЗ», 1934 год и номер. Он видел этот номер не раз – это был револьвер, взятый им на месте авиакатастрофы. Его облило холодным потом.
Напарник заметил, что Андрей стоит весь мокрый, понял это по-своему и посочувствовал:
– Тяжко?
– И не говори…
Андрей снял ремень, пропустил его через шлевки кобуры и снова затянул пряжку на поясе. А в голове бился номер «нагана».
– Идем, караул менять пора.
Самойлов двинулся вперед, Андрей – за ним.
Выйдя из здания, они свернули влево – там стоял небольшой бревенчатый дом.
Они поднялись по крыльцу и вошли. Слева на двери была надпись «бухгалтерия», справа – «председатель». А прямо – еще одна дверь, и возле нее стояли двое вохровцев.
– Ну, наконец-то! Где вас носит?
– Мы вовремя, – отвел упреки Самойлов. Он тщательно осмотрел замок, печать на маленькой фанерке с веревочными хвостиками и кивнул:
– Все в порядке, идите.
Старая смена ушла. Нет, ВОХР – не армия – где разводящий?
Оба встали у дверей.
В бухгалтерию заходили и выходили люди.
Через час Андрей спросил:
– И долго нам так стоять?
Самойлов посмотрел на здоровенные часы на запястье:
– Еще одиннадцать часов.
Андрей мысленно чертыхнулся. Но делать нечего, надо стоять. После, дома, он попытается разобраться в ситуации.
За весь день он только дважды отлучился в туалет. К вечеру ноги устали. Уж лучше бы бегать, ходить – даже таскать что-нибудь.
Когда их сменили и они шли сдавать оружие, Андрей спросил:
– А чего мы охраняем-то?
– Ты что, совсем дурак? Три года служишь и не знаешь? Пить меньше надо! Золото с прииска мы охраняем! Весь поселок знает, а он – нет.
Домой Андрей пришел уже затемно. Жена вернулась с работы намного раньше и уже приготовила ужин.
– Ты слышал, по радио передали, что товарищ Сталин сказал о снижении цен на некоторые товары?
– На службе радио нет – где бы я слышал?
– А у нас на работе женщины весь день только об этом говорили. В поселке, в магазине ОРСа и товаров-то нет, все по карточкам.
– Придет время, и их отменят.
– В Молотов бы съездить.
– Куда? – О таком городе Андрей никогда прежде не слышал.
– Все-таки ты на фронте контужен был! Запамятовал, что Пермь в сороковом году в Молотов переименовали? В честь товарища Молотова.
– Привык уже к Перми.
Оказывается, он на фронте был. Наверное, надо географическую карту купить, посмотреть названия городов, чтобы больше впросак не попадать.
Они поели жареной картошки с селедкой, выпили жидкого чая. Андрей чувствовал себя попавшим в нереальность: другое время, чужая служба и чужая биография. Каждое слово, каждый шаг контролировать надо, как будто идешь по тонкому льду. Одно неверное движение – и ты в ледяной воде. Даже жена чужая, но ведет себя с Андреем, как с мужем.
Учитывая, что поселок режимный, все и вся под контролем НКВД, или МГБ. Андрей просто не помнил, когда ведомство Берии переименовали.
– Леш, ты чего сидишь? Я уже посуду вымыла и убрала. Спать пора.
– Задумался что-то.
Подумать и в самом деле было о чем. Второй раз в жизни судьба его круто менялась – вроде испытывал его кто-то. Только раньше никто ему не говорил, что с ним случалось подобное. Посоветоваться бы с кем-то! И опасался он. По крайней мере здесь, в режимном поселке, нельзя ни с кем разговаривать. Итог разговора – или психбольница, или застенки НКВД.
Голова от мыслей пухнет. Год он уже провел в Переяславле, жизнь наладил, женился – Андрей едва не застонал от воспоминаний. Как там Полина? Ведь она ребенка ждет, его ребенка! Сообщить о гибели команды и захвате судна некому – нет свидетелей. Так и будет она ждать его возвращения месяц за месяцем, пока не состарится в одиночестве. В церковь ходить будет, свечи ставить перед иконами, молиться за него.
– Оля, у нас где церковь?
– По-моему, ближайшая – в Горнозаводском. А зачем тебе? Товарищ Ленин говорил, что религия – опиум для народа.
– Так и есть, это я так, к слову спросил.
– Что-то я раньше не замечала, чтобы ты церковью интересовался. Ты ведь и сам когда-то говорил, что после фронта ни во что не веришь – ни в бога, ни в черта, а только в случай, в удачу.
– Спать давай.
– Вот так всегда.
Ольга разобрала постель и разделась сама. Андрей заметил, что у нее хорошая фигура. А вот голос подвел – низкий, с хрипотцой.
– Ты куришь? – спросил он.
– Раньше, в войну курила. Нас, женщин, в трудовую армию забирали. Мне еще повезло, я на торфоразработках была. А другие на лесоповалы попали. Знаешь, как там тяжело? Понадорвались все.
– Предполагаю.
Они улеглись в постель. Жена прижалась к Андрею, поласкала его, явно пытаясь соблазнить. Но Андрей устал после всех перипетий, чувствовал себя разбитым, глаза смыкались.
– Ну тебя, противный, жена хочет, а он – спать. – Ольга отвернулась, обиженная.
Никаких чувств Андрей к ней не испытывал, обиду ее хотя и понял, но отнесся к ней спокойно.
Утром он проснулся, когда Ольга уже хлопотала на кухне, гремела посудой. Пахло керосином от керогаза.
Он встал, вышел на кухню.
– Ты чего? – удивилась Ольга. – Тебе же на работу в ночь идти. Или не спится?
– Чаю с тобой попью и снова лягу.
– Ты же соня, тебя по утрам не разбудишь, – еще больше удивилась Ольга. Однако кружку чая все же налила.
Андрей выпил горячего чаю с сахаром вприкуску. Давненько он сахаром не баловался, год.
Ольга переоделась и убежала на работу. Интересно, где и кем она работает? Да ведь спроси ее – удивится: настоящий Алексей знал.
В отсутствие жены Андрей учинил в квартирке форменный обыск. Ему нужно было найти документы, фото – и тогда, может быть, хоть что-то прояснится.
