– Уборщица из Украины или России, – с трудом подавив новый зевок, нашла я объяснение, – девушки любопытны, эта не удержалась и открыла кофр. Не ищи волка в капусте, его там нет.
Фатима подняла указательный палец.
– Сюда не совались горничные! Уезжая в музей, я повесила на ручку двери табличку «Не беспокоить» и строго-настрого предупредила портье: «В номере спит дочь, у нее поднялась температура, никакого пылесоса!»
Я понимала, что в стрессовой ситуации старшая Хайбекова перестала адекватно реагировать на происходящее, поэтому, едва удерживаясь от желания плюхнуться на кровать Зарины и улететь в страну Морфея, промямлила:
– Горничная забыла о приказе портье и не заметила предупреждения. В гостиницах порой живут идиоты, которые, проходя по коридору, потихоньку снимают таблички, а потом хихикают, когда девушка со шваброй, красная от смущения, выскакивает из номера, провожаемая рыком постояльца: «Какого черта! Читать разучилась?!»
Вероятно, кто-то сдернул табличку. Давай успокоимся, время позднее. Укладывайся на бочок, завтра опять поедем на экскурсию и удерем тайком от группы, чтобы найти дом, где держат Зарину.
Продолжая говорить, я мелкими шажочками передвигалась к двери и в конце концов схватилась за ручку.
– Нет, – топнула ногой Фатима, – в номере не застилали постель, не меняли полотенец! Горничная сюда не заглядывала!
Мое терпение подошло к концу.
– Значит, к тебе не заходили посторонние.
– Был вор! – повторила Фатима.
– Но он ничего не взял! – рассердилась я.
– Да, – пришлось признать Хайбековой, – но волос!
– Слушай, успокойся, – взмолилась я, – утро вечера мудренее.
– Я боюсь спать одна, – захныкала Фатима, – останься здесь! Пожалуйста! Вдруг грабитель вернется!
– Если на секунду предположить, что в номер заглядывал фетишист, наслаждающийся видом чужой бижутерии, то он точно не припрется еще раз, – простонала я, – у меня нет больше сил!
– Ну ладно, – смилостивилась Фатима, – вероятно, ты права. У меня от пережитого ум за разум заехал. Беспорядок на столе устроила горничная, она же пошарила в кофре.
– Если хочешь, для собственного спокойствия можешь сообщить о неприятном инциденте на рецепшен, – предложила я.
– Невозможно, – затрясла головой Фатима, – тогда портье догадается, что Зарины в комнате не было, и удивится, где девочка.
– Твоя правда, – согласилась я, – видишь, я сама от переутомления перестаю ловить мышей. Выпей снотворное и укладывайся, я пойду к себе и тоже лягу спать.
Большая гостиница никогда не спит, наоборот, по ночам в отелях начинается бурная жизнь. Пока я, зевая во весь рот, плелась в свой номер, мне по дороге попалась группа пьяных европейцев, похоже, англичан, громко ругающаяся семейная пара, официант с подносом, три хихикающие девицы и абсолютно трезвый, одетый в темный костюм и белую рубашку японец. Житель Страны восходящего солнца не принимал участия в празднике жизни, он явно прибыл на Пхасо по делам.
Оказавшись около кровати, я хотела шлепнуться под заботливо откинутое горничной одеяло, но увидела на подушке сложенный вдвое лист нежно-зеленой бумаги. К ней прилип довольно длинный светлый волос. Сон испарился. Я схватила письмо.
«Дарья! Не лезь в чужие дела. Не помогай Фатиме. Будет плохо! Тебе отрежут язык и оборвут уши! Займись отдыхом, если хочешь остаться в живых».
Мне пришлось трижды прочитать текст. Теперь желание спать начисто сменила ярость. Значит, Фатима не ошиблась: кто-то шарил в ее номере, а Зарину похитили. Что тут происходит? Какой мерзавец смеет пугать меня оторванными ушами? Не на такую напал! Если меня попросить по-хорошему, ласково, я соглашусь на все, но если на меня давить, то я непременно продемонстрирую ослиное упрямство и не пойду навстречу. Согласна, это плохое качество, но я давно живу со своими недостатками и успела их полюбить.
Гордо выпрямив спину, я спустилась на первый этаж и налетела на портье, чей форменный сюртук украшал бейджик.
– Вы Азамат? – агрессивно спросила я.
– К вашим услугам, мадам, – склонился в полупоклоне служащий.
– Кто входил в мой номер? – выпалила я. – Только что!
На лице Азамата не дрогнул ни один мускул.
– Вероятно, горничная, они разбирают гостям на ночь постель. Если что-то не так, мы сразу уволим провинившуюся.
– Эй, ты, хочу снега, – пьяно пробормотал по-русски грубый голос.
На стойку рецепшен облокотилась пьяная баба, одетая в платье от всемирно известного модельера.
– Простите, мадам Бартенева, – на хорошем языке Пушкина ответил клерк, – у нас на Пхасо снег удивительная редкость. В летописях указано: остров лишь один раз накрыла метель, в тысяча двести…
Бартенева оглушительно икнула.
– Ты, носатая зебра! Какого… на гостинице пять звезд прибито…? Если их… ик… ик… пппять, то исполняй мои желания.
– К вашим услугам, мадам, – заверил пьянчужку Азамат. – Чего изволите?
Ладонь с растопыренными пальцами, унизанными кольцами, стукнула о стойку.
– Снега! Белого! Холодного! Живо!
– Бабушка, вот ты где! – радостно заверещали внезапно появившееся две девочки лет двенадцати. – Мы тебя потеряли!
Дама попыталась сфокусировать взгляд.
– Вы кто?
– Аня и Маня, – хором объявили подростки.
Бартенева приложила руку ко лбу.
– Чегой-то у меня в глазах двоится!
– Бабуля, мы двойняшки, твои внучки, Аня и Маня, – пояснила одна из девочек. Потом она посмотрела на сестру: – Пять раз «Манхэттен»?
– Не, – помотала головой та, – виски с колой! Порция старого шкипера: триста миллилитров в пивную кружку, выпить залпом, занюхать лимонадом и повторить!
– Аня, Маня, баня, – Бартенева снова упала на рецепшен, – валите прочь…!…! Снега мне!
Маня посмотрела по сторонам, схватила с подноса пробегавшего мимо официанта чашечку кофе и поставила перед бабушкой.
– Глотай!
– Воняет! – оценила питье Бартенева. – Я воду не пью!
– Это коктейль, бабуля, – соврала Аня, – кофе неаполитано а-ля коньяк.
– О! Коньяковский – Чайковский, – обрадовалась дама, залпом опрокинула емкость и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Сейчас ее на две минуты вырубит, – пояснила Маня, – всегда так.
– Потом она отомрет и весь холл расхреначит, – деловито добавила Аня, – вы не волнуйтесь, счет нам представьте, папа оплатит.
– Что? – растерялся Азамат.
Маня одернула юбочку.
– А все! Стекла, мебель, торшеры. Бабушка, как набухается, собой не владеет.
