Иисусе милостивый.
Просунув руку между стеной и спиной Клэр, наклоняю ее вперед так, чтоб голова свешивалась с колен. Надеясь, что она не разозлится на меня и не укусит, проталкиваю палец сквозь губы, стараясь попасть им в рот. Тут она моргает и поднимает взгляд, силясь навести фокус на мое лицо. Мой палец у нее во рту, но губ она не разжимает, они попросту продолжают охватывать мой палец, пока Клэр щурится и силится рассмотреть меня получше.
Кручу рукой и стараюсь пропихнуть палец глубже. Где-то там у нее должна быть глотка. Если я заберусь пальцем достаточно глубоко, то, уверен, ее вырвет.
– Ну же, Клэр. Открой пошире. Никак не могу просунуть.
Рычу от двойного усилия: и Клэр прямо держать, и костяшки указательного пальца сквозь зубы просунуть.
– Не кусайся. Тебе намного лучше станет, когда все будет сделано, обещаю. Я такое невесть сколько раз проделывал, просто дай мне пролезть.
Она либо не слышит, либо ей все равно. Я двигаю руку по всему ее рту, под любым углом пытаюсь, но она никак не хочет дать мне добраться до глотки.
– Клэр, – слышу я собственный стон, – не упорствуй. Мне нужно забраться поглубже.
Клэр кусает меня за палец и в то же время я чувствую, как кто-то хлопает меня рукой по плечу. Вырываю палец у Клэр изо рта и резко кручу головой: надо мной возвышается Джордж, уперев кулаки в бока, и прямо-таки прожигает меня взглядом.
– Картер! – приветствует Джордж.
– Привет, мистер Морган, – произношу я как можно радостней, это при том, что он смотрит на меня как на букашку, которую готов под башмаком раздавить.
– Ты мой револьвер видел? – спрашивает он.
Я громко сглатываю слюну и пытаюсь припомнить все-все, отчего было бы неловко прямо тут налить в штаны. В нормальных условиях я уже привык к грозящим смертью огненным взглядам и молчаливым угрозам отца Клэр, но на этот раз что-то уж немного слишком. Я ведь стараюсь спасти жизнь его дочери. И как он только может сердиться на меня из-за этого? Еще две секунды назад спал себе на диванчике. Должно быть, открыл глаза и увидел, как я…
«Тебе намного лучше станет, когда все будет сделано. Не упорствуй, мне нужно забраться поглубже. Просто дай мне пролезть…»
О, Иисусе милостивый! Наверное, он глянул через всю комнату, увидел меня только со спины, решил, будто я собираюсь впихнуть что-то в рот его дочери.
Ну почему, черт возьми, сегодня здесь не Рэйчел? Она б меня растормошила, подбодрила бы, наверное, даже свое «фе» высказала бы, выяснив, что я всего лишь пытаюсь вызвать у ее дочери рвоту, а не засунуть ей в рот свой член.
– Я НЕ предаюсь некрофилии, – твердо заявляю я Джорджу.
– Что-то с тобой не так, – бормочет он.
– Просто хотел, чтоб ее вырвало, – оправдываюсь я.
– Я на самом деле не желаю знать о том мерзком, извращенном дерьме, какому ты предаешься.
– Йо, мистер Морган, вы проснулись! – восклицает Дрю, появляясь в дверях. – Да, Картер, чел, это называется окочурофилия
[55]
. Ты только что сказал отцу Клэр, что не предаешься траханью с мертвяками. Что само по себе хорошо, но это, видимо, не то, чем ты занимался. Окочурофилия – это когда человек испытывает удовольствие от половых сношений с теми, кто находится в отключке.
Дрю – это ходячий и говорящий <Городской_словарь точка ком>.
– Я вовсе НЕ пытался иметь половые сношения с этой женщиной! – ору я.
– Попридержи-ка бочку, Клинтон, – говорит Дрю, окончательно заходя в контору и присаживаясь на корточки рядом со мной.
– КАК ТЫ СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ, КЛЭР? – вопит Дрю, произнося слова раздельно и громко, словно та не понимает родного языка. – ТЫ УЗНАЕШЬ, КТО Я ТАКОЙ?
Он несколько раз щелкает пальцами у Клэр перед лицом. Наконец она моргает и поднимает взгляд на меня:
– Сделай, чтоб перестало, – нюнит она.
Не уверен, что она имеет в виду: Дрю или что-то такое в своем организме. Я решил ошибиться в сторону предосторожности и пхнул Дрю в плечо:
– Что за дрянь ты ей скормил?
– Несколько печенюшек всего-навсего. Моя мама все время делает их для дяди, и тот их обожает, – сообщает мне Дрю.
– У вас, ребят, пищевое отравление или еще что? Какого черта на кухне такой бардак, а Клэр, считай, в коме находится?
Я было подумал, не стоит ли снова попытаться вызвать у нее рвоту, только немного боялся, что у Джорджа и вправду есть револьвер, спрятанный где-нибудь в этой комнате.
– Клэр нужна была помощь в придумке новых идей по части того, что можно покрывать шоколадом. Это был процесс. Творческий процесс. Тебе не понять. Это штука артистическая, – толкует Дрю. – Глазированные шоколадом морковки были провалом, но могло б что-нибудь получиться с покрытыми шоколадом мишками-гамми
[56]
.
В этом тоже толку мало. Я наверняка что-то упускаю.
– Так, значит, вы, ребят, съели несколько печений, и у вас мозги скисли? Что же это за печенья вы ели? Может, недопеченные?
Может, у Клэр отравление сальмонеллой? Это заразно? Может, ей нужно прививку сделать или желудок промыть? У меня такое чувство, будто мне следовало знать ответ на это еще с мальчишеских лет. Что, если Гэвин съест сырой курятины, а я не буду знать, то ли искусственное дыхание рот в рот ему делать, то ли лекарственный сироп от несварения желудка давать? А ему вообще-то можно сироп от несварения давать? И как, бенать, к нему попадет сырая курятина?
– Чел, что я тебе, Бетти, мать ее, Крокер
[57]
, что ли, какая? Я и не знал, что там в этом печенье. Там были орешки, кофе мокко с чем-то еще. Подожди, так, может, это орехи?! У Клэр есть аллергия на орехи? Может, она в анальнофаллический шок впала? – заметно нервничая, говорит Дрю.
Боже мой. Похоже, у них с Дженни одни мозги на двоих.
– Во‑первых, анафилактический шок, болван, а во‑вторых, нет, у Клэр нет аллергии на орехи, – говорю я, закатывая глаза.
– Дядя умоляет мою мать испечь ему это печенье. Серьезно. Оно действительно НЕ ДАЕТ ему заболеть, так что тут полная бессмыслица. Мать печет их ему каждую пару недель перед тем, как ему на химиотерапию отправиться.
Тупо уставившись на Дрю, я мысленно повторил слова, только что слетевшие у него с языка, просто чтобы убедиться, что у меня не галлюцинация.
