Я уже рот открываю, чтоб запулить в Дрю очередной угрозой, на сей раз его мужскому достоинству, как вдруг меня озаряет идея.
Бросаю взгляд на часы и быстро обегаю кухню, хватая все необходимое. В ожидании, пока растопится шоколад, достаю из-под стойки маленькую белую упаковочную коробочку. Готовлю ее, выложив донышко развернутой розовой салфеткой и прикрепив снаружи ярлычок кондитерской «Соблазн и сладости». Краем глаза слежу за часами, приступая к делу, сложив крестом пальцы на руках, на ногах и даже сами ноги – только б эта идея сработала.
Тридцать минут спустя заканчиваю укладывать последнюю из новых конфеток в коробочку, запечатываю крышку, перевязываю все аккуратной розово‑белой ленточкой с бантиком и тащу из-под стойки свою сумочку.
– Дрю, я уезжаю. Не забудь подойти к другой двери и дождаться, пока Лиз доставят посылку, распишись за нее, – кричу я ему, направляясь к входной двери, чтобы убедиться, что табличка «закрыто» на месте. У меня еще около двадцати минут, чтобы заехать домой, забрать Гэвина и отправиться к месту встречи. Журнал рьяно настаивал, чтобы я взяла Гэвина с собой. Этот журнал берет интервью у тех, кого рекомендуют покупатели. Покупатели пишут в редакцию и предлагают предприятие, которое, с их точки зрения, по той или иной причине достойно прославления.
Журнал кое-что разузнал, кое с кем переговорил и по какой бы то ни было причине решил, что о «Соблазне и сладостях» надо написать. Когда из журнала позвонили договориться об интервью, то предупредили Дженни, что покупатели жаждут знать не только о сладостях, которые мы продаем, но еще и о языкастом маленьком сыне хозяйки, который носится по кондитерской, вызывая у всех смех. Я как-то упустила из виду разобраться: то ли мне ужасаться этому, то ли радоваться, что наконец-то любовь Гэвина к ругательным словам и беспрестанная болтовня про свой писун приносит хоть какую-то пользу.
Мне все еще трудно вместить в голове тот факт, что наши с Лиз предприятия так скоро раскрутились. Никогда нельзя недооценивать спрос на сахар и секс в небольших американских городках. Обведя напоследок взглядом покоящуюся во тьме кондитерскую, я вышла из здания, сопровождаемая приглушенным вещанием компьютерного голоса, который исполняет последнюю заданную Дрю команду:
– Ты, шлюха, пропойной рожи порожденье. Потрогай мою болячку и пощекочи мне яйца.
На игровую площадку «Макдоналдса» я вступаю с замиранием сердца, накрепко обхватив пальцами руку Гэвина.
Даже не знаю, с чего я так нервничаю. С тех пор, как мы открылись, я давала несколько интервью по телефону – они прошли сладостно и беззаботно. Может, дело в том, что я никогда ими не занималась, когда рядом находился сын, мой любимый сын, которому нравится рассказывать случайным прохожим про свои какашки.
Все будет прекрасно. Делов‑то! Всего какая-нибудь пара вопросов. Легко и просто.
– Помни: вести себя как можно лучше, – напоминаю я Гэвину, когда мы проходим по заполненному народом залу ресторана к укромному столику в конце. Я уже вижу сидящую за ним интервьюершу с открытым ноутбуком перед собой. Мы встречаемся взглядами, и девушка машет нам рукой.
– Я хочу на площадке поиграть, – нюнит Гэвин.
– Поиграешь, как только закончится интервью.
– Это тупо, – бурчит он.
– Очень плохо. Веди себя хорошо и получишь «порцию радости»
[58]
.
– А можно еще и попкорна? – спрашивает он.
Я примолкаю, обдумывая его просьбу. Быть родителем тяжело, особенно когда дело доходит до переговоров. Вам совсем не нужно, чтоб ваши дети думали, будто получат все, что ни попросят, но вам к тому же совсем не нужно, чтоб они рассказали интервьюеру из журнала, который читают по всей стране, что их яички воняют сыром, а все потому, что она такая уродина. Народ, выбирайте, на каком поле вам сражаться.
– Хорошо, ты получишь попкорн. Если будешь вести себя хорошо.
Мы добираемся до столика, знакомимся. Я вначале усаживаю Гэвина так, чтоб он мог смотреть в окошко, потом и сама присаживаюсь рядом.
– Привет, Гэвин. Меня зовут Лайза. Мне очень нравится твоя футболка, – говорит, улыбаясь, интервьюер из журнала «Лучшая выпечка».
Гэвин опускает взгляд на тишотку, купленную ему Дрю несколько недель назад, черную с надписью белыми буквами: «Совет родительский даем: "Держите дочек под замком"». Потом в ответ попросту пожимает плечами, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не глянуть на него укоризненно и не напомнить, что надо вести себя хорошо.
– На этот раз наше интервью будет совершенно неформальным, – разъясняет Лайза. – Просто хочу задать вам несколько вопросов и поболтать о всякой всячине. Просто сделаем вид, будто я одна из ваших подружек. – Все ее лицо расплывается в улыбке, словно я на все сто понимаю, что она имеет в виду. Мои подружки ей явно никогда не попадались на глаза. Мы не рассиживаем в платьях, элегантно потягивая шампанское и вежливо обмениваясь мнениями о политике. Мы глушим пиво, опрокидываем по рюмочке и зовем друг друга сучками проклятыми.
Я подвигаю к ней по столу белую коробочку, полагая, что вполне могу начать сражение со взятки.
У Лайзы загораются глаза, когда она видит белую коробочку, перевязанную фирменной розовой ленточкой, и она восклицает:
– Какая прелесть, вы мне шоколад принесли!
– Это новинка, которую я пробую, – говорю я ей. – Я растерла хрустящий бекон и смешала его с белым шоколадом. Клубочки спрыснуты карамелью и ирисками. Называются они «беколадные грозди».
Лайза, сорвав ленточку, лезет в коробку и надкусывает один из клубочков. Она охает, стонет и вздыхает так долго, что делается малость неловко. Я оказываюсь посвящена в то, какие звуки исторгает Лайза, когда занимается сексом. Жуть. Но, по крайности, ей понравились сладости, изобретенные мною по минутному вдохновению.
– Итак, Гэвин, как у тебя сегодня дела? – спрашивает Лайза, покончив с шоколадом и наконец-то переходя к делу.
– Я играть хочу, тут у вас скучища, – жалуется он, завистливо глядя на детишек, которые с криками носятся по игровой площадке.
– Гэвин, веди себя вежливо, – вполголоса предупреждаю я его сквозь стиснутые зубы, улыбаясь при этом Лайзе.
– О, все отлично! – весело щебечет та. – Мне тоже хотелось бы поиграть в эти игрушки, – говорит она, обращаясь к Гэвину.
– Ты слишком старая, чтоб с горки кататься. Ты застрянешь, как бочка, такая ты старая.
Бросаю на сына дотла испепеляющий недобрый взгляд и тихонько говорю:
– Если не будешь следить за своим языком, то отправишься домой на дневной сон.
– А пусть сон пососет, – шепчет Гэвин, бухает локтями о стол и сердито упирается подбородком в ладони.
Он явно забыл уже про обещанные ему «порцию радости» и попкорн. «Господи, если Ты слышишь меня, просто не дай мне убить его. По крайности, пока домой не вернемся».
