А в доме Пургиных к тому времени уже собрались отец Пётр с Мариной, начальник стройки Игорь Кувайцев с женой Натальей, Василий Гаврилович Подрядов да старшие Крюковы – родители Анюты Пургиной. Из приглашённых не было только отца Константина с матушкой Пелагией, единогласно реабилитированных по случаю их встречи с друзьями молодости. На второй день Рождества перенесли свой визит и родители Максима. Но это родные люди, здесь можно без особых церемоний. Главное – настроение у всех было праздничное, приподнятое. В немалой степени его поддерживал немеркнущий свет изящной многоконечной звезды на верхушке стройной, нарядной ёлки.
За угощением и разговорами время летело незаметно, но, как вскоре оказалось, небесконтрольно.
– Не могу говорить за всех, – неутомимый отец Пётр вышел из-за стола, – но сам я считаю, что будет очень плохо, если отец Константин с матушкой Пелагией останутся без поздравлений от нашего дома.
– Я полностью тебя поддерживаю и готов составить компанию. – Максим со смехом встал рядом с шурином. – Кто с нами, поднимите руки!
Тут же поддержали мужей Аня и Марина.
– А я думаю, что пора и честь знать. Так ведь, Наташенька? – весело отозвался Игорь Кувайцев, посмотрев на жену, и с благодарностью поклонился хозяевам. – Большое спасибо за чудесный вечер. Это был настоящий праздник!
– А что же делать мне? – черёд принимать решение дошёл до Подрядова.
– Ид-ти вме-сте с на-ми! – в один голос продекламировали Аня с Мариной и, смеясь, подхватили Василия Гавриловича под локотки.
– Сдаюсь! Таким красавицам отказывать просто грех.
Родители Ани вызвались остаться с внуком: вдруг Кирюшка проснётся, испугается. Молодёжь с благодарностью поддержала их инициативу.
…Все окна в доме отца Константина ярко светились. Стучать не пришлось: ворота оказались незапертыми, а дверь в сени так и вообще была нараспашку. Отец Пётр, снова что-то задумав, сделал рукой знак внимания, и тут же открывшийся дверной проём дохнул на пришедших ароматом праздника и домашнего уюта.
Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу Правды, и Тебе ведети с высоты Востока: Господи, слава Тебе!
Выбежавшая в переднюю на голос отца Петра матушка Пелагия всплеснула руками и радостно заворковала:
– Батюшка, иди-ка скорей, посмотри, каких гостеньков нам Бог послал! Раздевайтесь да проходите, мои дорогие. Лепота-то
[53]
какая, это ж надо! Давайте, девоньки, я вам пособлю…
С ответным приветствием вышел улыбающийся отец Константин, вслед за ним высыпали и его городские гости. Тут же познакомились, расцеловались и шумной гурьбой прошли к столу. На время притихнув, благоговейно перекрестились на образа, густо заполнявшие «красный угол», освещённый большой зелёной лампадкой, и расселись на покрытой чистым половиком толстой широкой доске, заранее уложенной хозяином на две табуретки. Не мешкая инициативой завладела матушка Пелагия. Доводы о сытости прибывшего пополнения их компании в резон ею не брались.
– Не хотите студенька, отведайте моих «мазуриков» – сдобные, сладкие. Вот с пареной калиной, а этот – с сушёными яблоками, если желаете – пожалуйста, вам с малиновым джемом. Кусочками нарезанные, берите и прямо рот. Чаёк с забелкой или так?
– Спасибо, матушка, не беспокойтесь. Мы обязательно попробуем ваши пироги, уж я-то знаю им цену, – весело отвечала на заботу попадьи Аня. – Сейчас, посидим немножко и будем пить чай. Но, чур, только вместе с вами.
– Договорились, мои хорошие, согласна.
И матушка решительно перешла в атаку на мужчин, уже успевших найти общую тему разговора. Получив сокрушительное поражение в виде категорического отказа от какой бы то ни было еды, она вынужденно уселась на свой стул, не теряя надежды при первом удобном случае возобновить наступление на обоих фронтах.
Тем временем внимание всех приковал к себе отец Константин, вынесший из маленькой боковушки, считавшейся у них с матушкой спальней, старую, но прилично сохранившуюся гитару. Кузнецовы, Шведовы, матушка Пелагия сразу поняли его намерение, зато Василий Гаврилович и отец Пётр с Мариной были явно заинтригованы.
– В кои-то веки мы встретились, дорогие мои пиплы, разлюбезный мой народец, – спокойно, без пафоса, но душевно и искренне произнёс отец Константин. – По такому случаю как не взять гитару. Вы только не обессудьте… Последний раз, матушка, когда мы с тобой пели? Вот… Уж и не помним когда. Но в том, чтобы послушать хорошую музыку, мы себе не отказываем. Рок, конечно, сейчас не тот, что был в нашей молодости, но иногда и к нему приобщиться можно. Я больше Кинчева с Шевчуком уважаю. Хотя и не похожи друг на друга, но слова у них, музыка…
– А что, Умка хуже, что ли? Или Гребень? – встрепенулась матушка Пелагия. И это была уже не благочестивая попадья преклонных лет, а разудалая Палага, которую за открытость, щедрость, безоглядную готовность прийти на помощь любила в своё время вся городская тусовка.
– Кто же говорит, что хуже, матушка, – примирительно улыбнулся отец Константин. – Каждый из олдовых
[54]
рокеров хорош по-своему. Это тебе не безликая нынешняя попса. Ну а я не Шевчук, конечно, поэтому как смогу, так и спою вам одну его вещицу. Она как раз в тему…
Не совсем уверенно взяв несколько аккордов, отец Константин вдруг встряхнулся всем корпусом, как бы сбрасывая с плеч что-то мешающее, лишнее и запел:
У нас в деревне тоже были хиппаны,
Но всех – увы! – уже давно позабирали,
И я один, заплаты ставя на трусы,
Пытаюсь встать, да что-то ноги отказали.
Да, я последний из колхозных могикан,
Лежу и плачу, вспоминая всю Систему,
Как на стриту аскали дружно на стакан,
Как найтовали мы с герлой по кличке Э-э-эмма!
Матушка Пелагия не преминула после этих слов дать в шутку лёгкий подзатыльник своему «рокеру» и тут же подхватила припев:
Йе-е-е, Пинк Флойд!
Йе-е-е, кайф!
Йе-е-е, шузы!
Редкая гармония голосов, напористость ритма, мажорный строй гитары моментально зажгли компанию. Кто жестами, кто притопом с прихлопами, а Вера Кузнецова – неподражаемым присвистом: все вошли в песню, прониклись её содержанием, окунулись в атмосферу непринуждённости и свободы. Даже сдержанная, всегда немного надменная Лора Шведова безудержно барабанила по плечам сидевшего у стола на коллективной доске Василия Гавриловича, который и сам виртуозно выстукивал ладонями на коленях заразивший его ритм и смеялся как мальчишка…
В заключительный припев дуэт Громовых вложил всю страсть своих горячих, добрых сердец:
