Галина слабо засмеялась.
– Клофелина больше не было, – призналась она. – Закончился. Весь ушел на коньяк. Но Кирилла я не убивала, полковник. Ножом. Это не я. Клянусь вам.
– Верю, – проговорил Станислав. – Судя по тому, что я видел там, в ванной, резать по живому вы не умеете. Обращение с колющими и режущими предметами – точно не по вашей части. Вы даже вены себе вскрыли неправильно.
– А как нужно?
Крячко хмыкнул:
– Я не собираюсь вам подсказывать. Лучше скажите, зачем вы это сделали? Из чувства вины? Из-за того, что непреднамеренно отравили Олега? Или таким вот образом хотели обелить Антона?
– Из-за этого тоже.
По голосу женщины Крячко понял, что она снова плачет, но головы в ее сторону так и не повернул.
– Но не только. Я, знаете, вроде как из-за всего, что ли. Вся моя жизнь – полное дерьмо. Я совершенно никому не нужна. Мне пятьдесят, полковник, а оглянусь – и вспомнить-то нечего. Зачем такая жизнь?
– Она у всех не сахарная, – мрачно откликнулся сыщик. – А у вас хотя бы сын есть.
– Который не знает, что он мне сын. И не говорите ему, пожалуйста. Пусть и дальше не ведает.
– Не скажу.
Они погрузились в молчание. Тишину, царившую в комнате, нарушало только монотонное тиканье настенных часов и едва различимый шум дождя за окном.
– Я хотела жить как все, полковник, – проговорила Галина спустя какое-то время. – Выйти замуж, любить и быть любимой. Мне ведь для счастья много не надо.
– Любить и быть любимой – это не мало, – философски изрек Крячко. – Редко кому удается найти в жизни и то и другое. По отдельности – это пожалуйста. Сколько угодно. А так, чтобы вместе, большая редкость, Галина.
– Вы так думаете?
– Уверен. Хотите дружеский совет?
– Давайте.
– Начните следить за собой. Внешне и внутренне. Отпустите свое прошлое. Не оглядывайтесь на него. Не пытайтесь обвинить кого-то в том, что ваша жизнь такая, какая она есть.
– Как же я могу не винить, если…
Но Крячко перебил женщину:
– А вот так. Не вините, и все. Жизнь, Галина, она такая, какой мы ее сами видим. Стакан наполовину пуст либо наполовину полон. Слышали об этом?
– Слышала. А если он пуст совсем?
– Значит, его надо наполнить, – спокойно изрек сыщик. – Как это сделать, зависит исключительно от вас. Я хочу сказать, что никто другой такого не сделает. Вам же решать, чем именно вы будете наполнять свой стакан.
– Помогите мне, полковник.
– Почему всегда я? Может, попросите Гурова?
– Я не умею просить, – искренне призналась Галина, не уловив иронии в словах Станислава.
– А вот этому, кстати, тоже стоит научиться, – посоветовал Крячко. – В просьбах нет ничего зазорного, унизительного. Одним словом, вам нужно полностью пересмотреть свою жизнь, Галина, начать ее с чистого листа.
– Но я же убийца, – напомнила женщина. – Меня посадят.
– Вряд ли. Учитывая ваше психическое состояние, вас, скорее всего, признают невменяемой. Все обойдется очередным визитом в клинику. На годик или два. А потом вы сможете смело открывать для себя новые горизонты.
В дверь постучали. Крячко поднялся с пола. Пиджак скатился с его плеч и упал на пол. Он не стал его поднимать, прошел к двери и открыл ее.
На пороге стоял полковник Гуров. При виде наполовину голого Крячко и Галины, лежащей на смятой постели в одной мужской рубашке, брови сыщика удивленно поползли вверх.
– Лихо! – прокомментировал он. – Не удержался все-таки? Победил свой страх перед неизведанным?
Крячко ничего не ответил. Вместо этого он просто захлопнул дверь перед носом напарника. Потом Станислав вернулся к кровати, подобрал свой пиджак, взял со стола записку Галины.
– Нам придется приобщить это к делу, – сухо проинформировал он женщину.
– Я понимаю. – Она лежала на спине, уткнувшись взглядом в потолок.
Крячко сверился с наручными часами. «Скорая» должна была подъехать с минуты на минуту. До ее прибытия он не собирался оставлять Галину без присмотра. Это было бы слишком рискованно.
16 часов 29 минут
Адвокат слащавого вида, весьма смахивающий на представителя секс-меньшинств, с характерной фамилией Борзов, продолжал демонстрировать окружающим свою белозубую улыбку. Он захлопнул дипломат и снисходительно взглянул на сыщиков.
– Полагаю, на данном этапе вопрос можно считать закрытым, – констатировал этот субъект и машинально стряхнул с пиджака несуществующие пылинки. – Не так ли?
– Но только на данном этапе, – мрачно проговорил Гуров.
Мало кто вызывал у полковника чувство неприкрытой неприязни с первых же секунд знакомства. Обычно на это требовалось хотя бы какое-то время.
Борзов стал исключением из этого правила. Он являл собой уникальный пример так называемого отрицательного обаяния. Льва Ивановича в нем раздражало все. Манера держаться, дурацкая слащавая улыбка, беспокойные пальцы, откровенно женский голос и даже стиль одежды. Странно, как такой человек мог вообще заниматься адвокатурой.
– Подозрения с Павла Воронова не сняты. В скором времени мы вызовем его в управление для официального допроса.
– Да, разумеется, – сказал Борзов, поднялся и протянул Гурову руку.
Полковнику пришлось ответить. Ладонь адвоката была холодной и липкой. Гуров едва удержался от того, чтобы моментально не отдернуть руку.
– Но только в моем присутствии, – продолжил Борзов. – Я, знаете ли, полковник, один из самых ярых противников произвола, борюсь с ним денно и нощно. Для меня это даже не профессия. Таково мое призвание.
– Я уже догадался.
– Хорошо, что не хобби, – подал голос Крячко, державшийся немного в стороне.
Борзов гаденько рассмеялся. Его хихиканье было таким же отталкивающим, как и все остальное. Но шутка Станислава ему, похоже, понравилась совершенно искренне.
Адвокат продемонстрировал Крячко оттопыренный большой палец и выдал:
– Превосходно замечено, полковник. Я ценю в людях чувство юмора. Только оно и помогает всем нам выжить в этом совершенно безумном мире. – Борзов обернулся и щелкнул пальцами, привлекая внимание Воронова, молча сидящего на диване. – Идемте, Павел. Машина ждет нас на подъездной дорожке. С этой минуты вы абсолютно свободны в своих действиях. Можете ехать, куда и когда хотите. В пределах города, разумеется, как верно подметили господа сыщики. Это справедливо.
Воронов поднялся, смерил победоносным взглядом сначала Гурова, а затем и Крячко. Недавний арестант направился к выходу. Адвокат засеменил следом. Сыщики замкнули шествие. Четверо мужчин вышли на улицу.
