– С чего ты это взял? – удивился Крячко.
– С того, что Пьеро вчера вечером со мной светскую беседу вел и интересовался, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, потому что Осипов его в свое время от смерти спас. А еще он мне намекнул, что должников, таких, как он, у Ильи Павловича много, – ответил Гуров.
– Может, нам действительно кое-кого к поискам подключить? – предложил Стас. – Уж они-то всю Москву на уши поставят, но найдут.
– Но при этом кучу народа покрошат, как капусту для засолки, – язвительно проговорил Лев Иванович. – Откуда в тебе эта кровожадность? – Он укоризненно покачал головой и продолжил, обращаясь к Смирнову: – А слава моя, друг Гена, не на пустом месте народилась. От меня еще никто не уходил. Значит, что остается делать супостатам? Внедрить в мое окружение человека, чтобы через него узнавать последние новости. Орлов, Крячко и Щербаков исключаются по определению. А вот ты, в силу слепой веры во фронтовое братство, вполне можешь стать для них бесценным источником информации, который они мигом заткнут, когда в нем, то есть в тебе, отпадет необходимость. Знай я, что ты в комнате отдыха у Щербакова сидишь, ни звука не издал бы. Но он решил надо мной психологический эксперимент поставить, и теперь по его вине произошло разглашение тайны следствия. Если ты распустишь язык, то подставишь в первую очередь его, причем так, что мало не покажется, за что он будет необычайно благодарен. Тогда тебе останется только стреляться. Оружие есть или одолжить?
– Есть. С разрешением, – буркнул Смирнов.
– Уже легче. А теперь пошли обедать, пока в столовой еще хоть что-то осталось, – предложил Лев Иванович.
– Вы идите, а мне после всего этого кусок в горло не полезет, – отказался Геннадий.
– Ничего. Мы его тебе туда пропихнем, – пообещал Крячко.
Настроение у всех троих было, мягко говоря, неважным, и очень средненький обед его никак улучшить не мог. Так что сыщики и Геннадий вернулись в кабинет не в самом радужном расположении духа.
Смирнов взял свою борсетку, которую там оставлял, и сказал:
– Мне тут по делам отъехать надо, к вечеру вернусь.
Он собрался было уйти, но Крячко загородил дверь и заявил:
– Вот что, Гена! Поскольку ты влип в наши дела по самые уши, отговорки типа «Мне тут в Париж по делу срочно» не прокатят. Расклад тебе Лев Иванович дал полный. Так что ты сидишь с нами здесь и ждешь, когда можно будет позвонить в Нью-Йорк, или отправляешься в камеру на ближайшие двое суток. Мы не позволим тебе рассказывать кому бы то ни было, что и как у нас происходит. Щербаков, когда Гуров ему все объяснит, нас поддержит. Так куда и зачем ты намылился?
– Я никуда не собирался ехать! – взорвался Смирнов. – Хотел просто в машине посидеть.
– А что ж тебе здесь-то не сидится? – осведомился Лев Иванович.
– Мне протез надо снять! – чуть не заорал мужик. – Нога отекла. Если сейчас не сниму и не дам ей отдохнуть, то мне завтра на костылях ходить придется!
Гуров и Крячко на своем веку повидали и пережили многое. Выбить их из колеи было непросто.
Поэтому Стас нашелся сразу:
– А чем тебе здесь плохо? Садись на стул, ногу на стол положи и можешь газеты читать.
– Здесь? – обалдел Геннадий. – А если зайдет кто-нибудь?
– Пошли к Орлову, – решительно заявил Гуров. – У него в комнате отдыха диван есть, вот на нем и полежишь.
– Да неудобно как-то… – растерялся Смирнов.
– Сказал бы я тебе, что неудобно, да ты и сам знаешь, – ответил ему на это Стас, подцепил под руку и потащил к двери.
Лев Иванович шел за ними и удрученно качал головой.
«Ну, Стас! – раздраженно думал он. – Я же его просил все о Смирнове выяснить, а он? Ничего! Он у меня еще получит!»
Орлов недоуменно посмотрел на визитеров, но узнав, в чем дело, согласился не раздумывая:
– Конечно, пусть отдохнет. Стас, ты подушки с кресел сними и под ногу ему подложи, чтобы отек быстрее сошел, – посоветовал он.
Смирнов покраснел еще больше, чем в первый раз, и не знал, куда глаза девать. Чтобы не смущать его, друзья отвернулись, пока он снимал протез и устраивался. Они взглянули на него только тогда, когда Геннадий уже полулежал на диване, опираясь спиной о подлокотник. Культю он положил на подушки от кресел и прикрыл брючиной.
– Спасибо большое. Извините, пожалуйста, – пробормотал Смирнов. – Зря вы это. Я бы и в машине отлежался.
– Там тебе чаю никто не нальет. – Орлов усмехнулся и попросил: – Стас, будь добр, займись.
Крячко, которого друзья иногда в шутку звали каптенармусом, захлопотал по хозяйству, а Петр сочувственно спросил:
– Ногу на Кавказе потерял?
– Да, – угрюмо ответил Смирнов. – Я бы и вторую с радостью отдал, лишь бы Юрка был жив.
– Это сын Щербакова, – объяснил Гуров. – Он мне тогда, в Анадыре, его детскую фотографию показывал. Красивый был мальчик.
– Да он и парнем вырос еще тем, – невесело сказал Геннадий.
– Может, расскажешь, что случилось? – попросил Крячко. – Ты теперь вроде как наш.
– Да чего рассказывать. – Мужик вздохнул. – Мы с учебки дружили. Юрка, я, Мишка и Лешка. Юрка всегда лидером был. Повезло нам, что мы в одно отделение попали. «Деды» пытались нас нагнуть, а мы отбились, в основном благодаря Юрке. Он и карате занимался, и самбо. В общем, больше нас не трогали. В тот день наше отделение на машине ехало, и подорвались мы на фугасе. А может, из гранатомета засадили. Никто толком не знает. Следом «чехи» выскочили. Тяжелораненых они на месте добили, а остальных с собой угнали. Форму с нас сняли. У них там хохлы-наемники были, они в нее переодевались. Морды-то славянские. Наши их за своих принимали, а они благодаря этому подбирались поближе и клали всех. В общем, дали нам какое-то рванье и в земляную яму по лестнице спустили, – тусклым голосом рассказывал Геннадий. – Площадь где-то два на два метра, глубина – больше трех, а нас семь человек, из которых четверо раненых, в том числе и Лешка. Вот мы там и сидели, причем явно не первыми. Возле стен кучи старого дерьма лежали. В туалет нас, как вы понимаете, никто не выводил. Бросят сверху буханку хлеба и пластиковую бутыль воды, вот и вся еда на день. Гадости всякие орали, любили на головы нам помочиться. Собаку дохлую могли скинуть. В общем, незатейливые у них забавы были.
– Гена, прости, что я тебя попросил рассказать, – остановил его Орлов. – Не надо все это вспоминать. Скажи только, сколько вы там просидели?
– Потом выяснилось, что два месяца и четыре дня, а тогда казалось, что в жизни ничего другого и не было, кроме этих земляных стен с загаженным полом и кусочка неба где-то очень-очень высоко, – медленно ответил Смирнов.
– Наши вас освободили? – спросил Стас.
Геннадий нервно рассмеялся и заявил:
