Возможно, из-за доктора Натаниэля Брандена и его популярной книги «Психология самооценки» мы в Америке буквально одержимы этой самой самооценкой.
Моя подруга Сандра переехала с юга Франции в Лос-Анджелес в возрасте тринадцати лет. Она любит рассказывать о своих первых неделях в американской школе.
Во время занятий психолог предлагал им смотреть на свое отражение в зеркале и говорить себе, какие они замечательные и особенные. Дети должны были перечислять свои лучшие качества.
Сандра еще не забыла о Франции, поэтому подобное занятие поставило ее в тупик. «Я подумала, что это ужасно и бессмысленно. Какой смысл во всех этих похвалах, если я должна говорить их себе сама?»
Дети очень умны. К семи годам они отлично умеют отличать похвалу истинную от фальшивой. Если похвала не искренна, дети сразу же это чувствуют, поэтому все последующие поощрения просто не имеют смысла.
Полагаю, доктор Бранден вряд ли пользовался бы популярностью во Франции.
Сандра вспоминала и еще один случай: она поверить не могла, когда на обед в школе ей предложили бутерброд с арахисовым маслом и мармеладом. Она решила, что кто-то над ней подшутил.
Мы явно переусердствовали с похвалами. Французы перегибают палку с унижением. Как бы нам встретиться где-то на полпути, Франция!
Мне было очень трудно перепрограммировать себя. Я никак не могла удержаться, чтобы раз пятьдесят на дню не сообщить своим девочкам, какие они замечательные, красивые, яркие, умные – и, да, идеальные дети. Сейчас я уже дошла до десяти, и это большое достижение. Уна даже начала уточнять: «Ты говоришь это, потому что ты – моя мама и обязана это делать?» Ответить на такой вопрос нелегко, и мне хотелось бы, чтобы она никогда не додумалась до него. Но как помочь ребенку развить свои таланты, если сразу скажешь, что он уже создал нечто гениальное?
Похоже, что, сосредоточиваясь исключительно на счастье наших детей и не позволяя им испытывать разочарование или нечто столь же негативное, мы закладываем фундамент для будущих разочарований во взрослой жизни. Наши дети просто не умеют самостоятельно справляться с болью и страданием. Кроме того, они преисполняются чувством вины за то, что не могут всегда чувствовать себя прекрасно! Они же обязаны! У них же такие удивительные родители (читай: самоотверженные мученики)!
Современные американские родители просто не понимают, где провести границу. Многие даже не понимают, что граница должна быть.
Моя подруга-врач Эйлин недавно рассказала мне историю, от которой я буквально похолодела. Я поняла, насколько скользким может быть этот путь. К Эйлин обратилась пациентка средних лет. Во время приема у женщины зазвонил телефон. Она извинилась, сказала, что это важно, и приняла звонок. И Эйлин пришлось выслушивать, как ее пациентка пытается утешить свою тридцатилетнюю дочь-адвоката, которая расстроилась из-за того, что в новой юридической фирме, куда она устроилась на работу, ей за что-то сделали выговор. Когда эта же пациентка пришла на прием в следующий раз, Эйлин узнала, что дочь-адвоката уволили – не за плохую работу, а за то, что ее мать позвонила главному партнеру, совершенно незнакомому ей человеку, и отчитала его за плохое отношение к дочери. Разве может быть сигнал более понятным? Перережьте пуповину!
Конечно, это нелегко. Я знаю, о чем говорю. Не так давно Уну исключили из группы одноклассниц, причем некоторые из них раньше были ее близкими подругами (если так можно сказать о детях детсадовского возраста). Как-то вечером, когда я ее купала, у Уны градом полились слезы: «Аннабел, Сара и Эвелина не хотят со мной играть! Они хотят играть сами по себе! А Аннабел назвала меня надоедой!»
Меган, мать Сары, – моя давняя подруга, и моим первым побуждением было немедленно ей позвонить. Я чуть было не сказала: «Не волнуйся, дорогая! Я позвоню Меган, и мы с этим разберемся!» Но тут я опомнилась. Вряд ли подобным поведением я окажу дочери хорошую услугу – меньше всего ей нужно, чтобы матери заставляли девочек дружить с ней. К сожалению, в жизни случаются черные полосы – на войне как на войне.
Уна привыкла к тому, что все ее проблемы решали я или ее отец. Она хотела и даже ждала, что я позвоню Меган, но я проявила характер. Это было непросто для нас обеих, но, в конце концов, нам стало лучше. Уна заставила себя поискать других друзей и поняла, что, когда что-то идет не так, как запланировано, это еще не конец света. Я сумела чуть-чуть отстраниться от социальной жизни моей обожаемой дочери (честно говоря, мне больно даже писать это предложение!). Все получилось очень по-французски.
Французский образ мыслей
Мне редко доводилось играть на сцене. Лишь в выпускном классе я играла в «Скрипаче на крыше». Впрочем, думаю, если бы я решилась выйти на сцену, то, как Шелли Уинтерс, прекрасно преуспела бы в игре по системе Станиславского. Почему я так думаю? Потому что мне отлично удалось перевоплотиться во француженку.
Чтобы войти в нужное состояние, я начала подыскивать французские синонимы для столь привычных мне «дорогая» или «солнышко». Может быть, это всего лишь игра воображения, но, клянусь, я добивалась гораздо большего успеха, когда говорила: «Это единственное, что я могу предложить тебе на ужин, mon petit chou, поэтому не выходи из-за стола, пока все не доешь».
Вот небольшая табличка, которая вам поможет. Проникнитесь французским духом!
Для слова «приятель» французского аналога не существует!
Советую запомнить также: mon ange, mon bebe, mon amour.
Родителям нелегко отделить свои эмоции от эмоций собственных детей – особенно если они никогда не пытались этого сделать. Современные родители считают детей собственным продолжением, а не самостоятельными людьми, которым необходимо научиться ориентироваться в мире, где есть и хорошее и плохое.
Мы уже знаем, что такое разочарование, боль и страх (не знаю ни одного своего ровесника, которого воспитывали бы в такой тепличной обстановке, в какой живут наши собственные дети). Поэтому мы хотим любой ценой оградить от этого своих близких. Но нашим детям необходим такой опыт, чтобы уметь справляться с жизненными трудностями. Они смогут его усвоить. Когда же мы подчиняем всю свою жизнь обожаемым крошкам, то забываем об этом.
Я обсуждала эту проблему с французскими родителями, и они всегда говорили, как для детей важно, чтобы родители оставляли их в покое, позволяли самим решать собственные проблемы и испытывать – и преодолевать – дискомфорт. Так же это важно для родителей и качества их жизни.
Еще труднее сыграть строгого критика, если ты уже стал для своих детей приятелем.
Прошлым летом мы обедали с группой французских родителей на окраине Парижа. Я заговорила о том, что американские родители стремятся стать друзьями для собственных детей. Помню, что использовала слово «приятель». Можно было подумать, что я громко пукнула или пренебрежительно отозвалась о творчестве Сержа Гейнсбура. Кто-то закатил глаза, кто-то нервно хихикнул. (Должна сразу сказать: я не страдаю метеоризмом и обожаю Гейнсбура.) Лишь потом я узнала, что французы терпеть не могут подобный подход.
