– Ладно, замнем, – отмахнулся Журавлев. – К мосту можно приблизиться?
– Если полицаев обойти, то метров на сто пятьдесят можно, – кивнул Паша. – А дальше голое место, каждый куст вырубили. Говорят, мины кругом понатыканы.
– А это лодка нарисована? – показал карандашом Журавлев на середину реки.
– Там на якорях выше по течению небольшая баржа стоит. На ней пулеметы и прожекторы. Следят, чтобы мину на плоту не пустили. Говорят, даже сетка натянута.
– Сколько тебе годков-то, Павел Семенович?
– Шестнадцать пока. В январе семнадцать стукнет, как раз под Рождество.
– В общем, о нашем разговоре громче помалкивай. Возможно, завтра или послезавтра пойдешь с товарищем Кондратьевым на задание.
– К мосту?
– Забудь это слово! – не на шутку разозлился Федор Кондратьев. – Грибы собирать, рыбу удить… Устраивает?
– Так точно.
Спустя двое суток группа из семи человек в составе Федора Кондратьева, снайпера Василя Грицевича, четвертых саперов и бойца Павла Шестакова с рассветом двинулась в путь. Паша получил карабин, патроны и гранату-«лимонку», которой он собирался взорвать полицая.
Никаких вопросов он больше не задавал. Семь человек шагали по свежевыпавшему снегу, за спиной вещмешки с запасным бельем и сухим пайком на три дня. Куда, зачем идут, Паша мог лишь догадываться.
И еще одна группа покинула отряд. Переодетые в гражданскую одежду, шли в сторону райцентра лейтенант-особист Авдеев Виктор, старший сержант Николай Мальцев и боец-проводник из местных жителей.
У каждой группы было свое задание.
Ювелир, о котором подробно рассказал полицай Геннадий Трегуб, жил в небольшом доме ближе к центру районного городка. Хозяин дома и мастерской, еврей-часовщик, эвакуировался в глубину страны, забрав с собой семью, которой грозила в оккупации смерть.
Чтобы дом и мастерскую не растащили, остался зять Рустам. В партии он не состоял, держался в тени. За годы совместной жизни в семье тестя неплохо постиг ремесло часовщика и ювелира. По национальности Рустам был из обрусевших татар и надеялся, что немцы его не тронут.
Рустам официально открыл часовую мастерскую – немецкие власти одобряли предпринимательство, а вскоре познакомился с Тимофеем Шамраевым, чье имя нагоняло страх на многих. Часовщик-ювелир поначалу упирался. Не хотел иметь ничего общего с полицаем, на счету которого был уже не один десяток погубленных жизней.
Шамрай напомнил ему о родственниках-евреях, предположил, что и сам часовщик является иудеем, которому одна дорога – в песчаный карьер, где проводились массовые казни. Затем успокоил перепуганного мастера и сделал его своим доверенным человеком.
Рустам понимал, что сотрудничество с Удавом, которому убить человека легче, чем прихлопнуть муху, добром не кончится. Или сам Шамрай его прибьет, когда настанет время (зачем ему свидетель!), или вернется советская власть и упечет вражеского пособника лет на двадцать в лагеря.
Бежать было некуда. Света в конце туннеля Рустам не видел. Еще больше он испугался, когда к нему наведался лейтенант НКВД Авдеев и предложил оказать помощь в ликвидации начальника районной полиции. За активное содействие обещал простить сотрудничество с оккупантами и зачислить в отряд.
Трудно сказать, кого трусоватый Рустам боялся больше: Удава с его жутковатой улыбкой и волчьими глазами или лейтенанта НКВД. Тот тоже улыбался и мог в любой момент расправиться с ним за связь с немцами.
Но лейтенант был представителем власти, а не полицаем-палачом. И главное, он предлагал выход из туннеля, обещал забрать Рустама после ликвидации предателя в лес, где он будет чист перед законом.
В ту ночь Рустам долго не мог заснуть. Зная проницательность Шамрая, он не рискнул собрать даже самые необходимые вещи. Черт с ними: с дорогим инструментом, запасом хороших продуктов, накопленными деньгами и несколькими парами золотых часов.
Удав подметит любую мелочь. Рустам лишь сложил в бумажник документы, фотографию жены и ребенка, высушил на ночь теплые бурки и наконец заснул. Снять напряжение стаканом настойки Рустам также не рискнул – Шамрай учует запах и насторожится. Задолго до рассвета Рустам встал, выпил чаю и стал ждать «гостей».
Его не посвящали во все тонкости, только успокоили, что он выполнит свой долг и все пройдет нормально. Но страх перед хозяином целого района, который он крепко держал в руках, выбивал тридцатилетнего ювелира из колеи. Полицай догадается… обязательно что-то почует.
Через задний двор к дому приблизились двое энкавэдэшников и осторожно постучали в окошко. Рустам суетливо открыл им двери и, как договорились, провел в боковую комнатушку. Старший из них, оглядев ювелира, сказал с досадой:
– Не трясись ты так. Водки, что ли, выпей.
– Нельзя. Я ведь мало пью. Учуят полицаи.
– Тогда успокойся. Займись чем-нибудь. Деньги посчитай, говорят, успокаивает.
– Шутите, товарищ. Откуда у меня деньги?
– Может, и шучу, – сказал Авдеев. – Только запомни одно. Если что случится, тебя мы успеем достать. А с женой и всей родней расправятся наши. Хочешь их спасти – бери себя в руки и не трясись.
– Ладно… конечно… я постараюсь.
Через какое-то время появился Никита Филин. В коротком полушубке, со своим неизменным автоматом на плече, он весело и шумно поздоровался с Рустамом:
– Над златом чахнешь? Все в порядке?
– Да, все готово.
На этот раз Рустам выплавил из горстки зубных коронок и смятой цепочки два золотых бруска размером с шоколадные дольки.
– Чего морда мятая? Бабу, что ли, приводил?
– Какую бабу? У меня заказов на ремонт часов полно. До ночи сидел.
– Баба ушла? – не реагируя на слова Рустама, спросил полицай. – В доме никого нет?
– Ушла… давно ушла.
– А чего табаком пахнет?
– Курила она… такая вот девка.
Личный подручный Шамрая внимательно оглядел ювелира и прошел в глубь дома. Он делал это каждый раз, но в комнаты заглядывал не всегда. Филин и без того имел нюх не хуже, чем у хозяина. Сейчас он словно что-то почуял и шагнул к двери, за которой прятались двое «гостей».
Дальнейшее происходило стремительно и почти бесшумно. Мальцев, распахнув половину дверей, как кошка метнулся к полицаю и ударил его трофейным эсэсовским стилетом в живот. Лезвие вошло под сплетение ребер, туда, где находится брюшная аорта – самый крупный кровеносный сосуд в теле.
Филин в распахнутом полушубке словно сам указал место удара. Но столько силы и злости было в этом сгорбленном широкоплечем человеке, что он не упал, не обмяк, хотя кровь ручьем струилась по синему свитеру и брюкам.
Наверное, он хотел предупредить Шамрая об опасности, но захлебнулся и лишь успел выдернуть из-за голенища такой же узкий стилет. Не размахиваясь, выбросил лезвие вперед, зацепил Рустама, но сержант Мальцев, крепко обхватив полицая, опускал слабеющее тело на пол.
