Вникнув в проблему, я немного раскинул мозгами и ввел в механизм управления простейшую отрицательную обратную связь из двух палок-рычагов и одной веревки. Эта самая веревка привязывалась к гику заднего паруса и двумя своими свободными концами шла к палкам, передающим усилия на рули. Рысканье радикально уменьшилось, но зато появился геморрой при смене галсов. При попутном же ветре новый парус был и вовсе бесполезным, ибо он затенял либо часть грота, либо большой стаксель, в результате чего прибавка скорости оказывалась где-то на грани ошибки измерения. Единственная ситуация, в которой этот парус оказывался однозначно востребованным, – это когда от корабля, идущего крутым бакштагом, требовалось развить максимальную скорость.
С комплектованием экипажей все тоже обстояло сравнительно неплохо, особенно после того, как один из аров, совсем молодой и хронически голодный парнишка, первым соблазнился обещанным усиленным пайком и взял в подруги пока еще бездетную неандерталку из недавно спасенных. На вид, конечно, эта пара была откровенно комической, но матросы из них получились отменные – они очень удачно дополняли друг друга. Паренек, которого звали Наир, был довольно сообразительным и имел ловкие руки, но по недостатку сил не мог толком управляться даже со стакселями, не говоря уж о гроте. А Ыта, так звали его подругу, тянуть или тащить могла как десяток аров или два с половиной хоана, но просто не врубалась, что от нее требуется, если к ней обращался не Наир. Вот его она понимала отлично и даже первой из неандертальцев научилась отчетливо произносить звук «р», в ее исполнении звучащий как «ррры!», без которого имя ее суженого получалось каким-то неправильным. В результате Наир командовал Ытой и вязал узлы, а его подруга выполняла все силовые операции.
Получалось у них настолько неплохо, что я уже через месяц счел возможным окончательно отдать Угыма с Упумом на «Косатку» Паше, у которого до этого с матросами был полный швах. Моя же команда освоила даже поддержание курса по компасу, причем, как и все остальное, они это делали вдвоем. Ыта вытаскивала из угла специально для этого случая изготовленную подставку и клала ее перед штурвалом. Наир залезал на деревяшку, без которой из-за небольшого роста он просто не увидел бы показаний компаса, и начинал рулить. Выходило у него нормально, а его подруга, сгруппировавшись в мохнатый комок и стараясь занимать как можно меньше места в тесном рулевом отсеке рубки, сидела в уголке и восторженно смотрела на своего столь умелого друга, время от времени подбадривая его восхищенным уханьем.
Наир, естественно, не собирался бросать свою избранницу и хотел плыть с нами до самой Америки, что ему и было твердо обещано.
К середине сентября мы решили, что «Кашалот» с «Косаткой», как и их команды, готовы к плаванию как минимум до Канарских островов, а то и вовсе до самой Америки, и, не дожидаясь начала осенних штормов, по наспех построенным деревянным направляющим выволокли катамараны на берег. «Дельфин» пока еще оставался на плаву – при необходимости его можно было быстро вытащить из воды и вручную, а Павел собирался устроить как минимум еще одну охотничью экспедицию на материк, дабы запасти побольше вяленого, соленого и консервированного мяса на зиму. Действительно, ему это удалось, когда в середине октября погода устроила что-то вроде бабьего лета. В этой экспедиции в качестве охотничьих собак впервые участвовали наши щеночки, то есть волки. В качестве штатного кинолога (или люполога, ведь это все-таки были не совсем собаки) присутствовала Апа. Волки показали, что от них может быть польза, но Паша остался недоволен.
– Разбаловали бабы щенков! – бурчал он. – Вот они теперь и не охотятся, а играют.
Ни в одной из экспедиций охотники не встречали никаких следов кроманьонцев. И неандертальцев на Балканах тоже не попадалось, полуостров был безлюдным.
Зима началась довольно поздно, первые заморозки наступили только в декабре, так что мы успели собрать неплохой урожай. И была она сравнительно мягкой, примерно как первая наша с Катей зима в новом мире. Но ары пребывали в панике – как выяснилось, таких холодов не помнили не только ныне живущие, но даже их деды. Теперь мне стало более или менее понятно, как они тут выживали почти без одежды и в холодных щелястых домиках, – оказывается, на Крите зимой, как правило, температура вообще не опускалась ниже ноля. А вот теперь взяла и опустилась, и аборигены начали замерзать.
Мы поселили всех жителей деревни в больничную землянку, а неандертальцы принялись спешно рыть котлован под еще одну. Вообще-то с этим могли бы справиться и сами ары, но возились бы они как минимум до февраля, и Ксения вполне обоснованно подозревала, что к тому времени многие могут помереть от простуды.
Нормальной печки-буржуйки для новой землянки у нас уже не было, но Павел сложил им из камней, скрепленных пережженным известняком пополам с глиной, неплохой камин, даже с самой настоящей трубой.
Мы отправили гонца во вторую деревню, но, видимо, отношения между аборигенами были не совсем безоблачными, так что дальние соседи отказались переселяться поближе к теплу.
А потом выпал снег, и жизнь в совместном поселении трех человеческих рас почти замерла.
Глава 29
Как аргонавты в старину… только в другую сторону
Весна началась как обычно, то есть в середине марта. За зиму умер последний старик из племени аров, и теперь в нем оставались только сравнительно молодые люди. Всего восемнадцать человек, из них семь детей, включая и того, болезненного, на выживание которого местные уже не надеялись. Кроме детей в племени было пять мужчин, подросток, успевший стать нашим матросом, молодая девушка и четыре женщины не такого уж юного возраста.
Вообще-то мы предложили переселяться в Америку всем, ибо нам было ясно, что здесь им ничего не светит, но почти все отказались. Кроме Наира согласилась только одна семья – отец и мать чуть не умершего малыша. Правда, к весне эта семья слегка расширилась – в нее вошла неандерталка, имени которой я как-то пока не запомнил. Причем женщина, несмотря на довольно строгую моногамию у аров, ничего не имела против дополнительной пассии своего мужа. Ибо так велела сама Ксения, а она после спасения жизни ребенка стала для матери непререкаемым авторитетом.
Соседи из дальней деревни не давали о себе знать, и я сходил на разведку. Селение оказалось покинутым. Причем именно покинутым после вдумчивых сборов, а не брошенным в спешке и уж тем более не вымершим. Было унесено все, что только можно унести, включая солому с крыш.
– Наверное, люди ушли в пещеры, – объяснила Катя, поговорив с арами. – Они есть в центре острова, и там можно терпимо перезимовать, но жить в этом месте плохо, ибо оттуда далеко и до рощ с червяками, и до склонов с виноградом, и до моря с рыбой и ракушками.
Никаких предложений по поводу переселения в Америку мы им делать не собирались. Зачем, если они к нам относятся с явным предубеждением? Тем более что наши корабли были далеко не резиновые.
В середине апреля начались сборы. Теперь каждая вещь аккуратно клалась на предназначенное ей место, ведь зимой было достаточно времени, чтобы обсудить схему загрузки в мельчайших подробностях. А то ведь, когда мы дали деру с Родоса, в протекающие центральные отсеки больших катамаранов были свалены ткани и веревки! Хорошо хоть, что их удалось без особых последствий высушить. А ведь там вполне могли оказаться и более нежные вещи – например, клубни с семенами.
