— Лоллия!
В следующее мгновение в комнату вбежала Флавия, с которой ручьями стекала вода, за ней следом — ее няня, тоже мокрая. Девочка сунула в руки матери пучок водных лилий. Увы, Лоллия не оценила этого непосредственного детского жеста и принялась браниться. Марцелла поспешила отвернуться, как будто не желала слышать брань из уст кузины.
— Лоллия, — наконец не выдержала она. — Тебе не следовало произносить таких слов.
— Они сами вырвались. Просто меня замучила сегодняшняя примерка.
Лоллия подняла дочь на руки и, крепко прижав к себе, шагнула вперед, шурша наполовину сметанными шелками. Служанки устремились за ней следом.
— Похоже, я тоже устала, — призналась Марцелла, сняв будущее платье из желтого шелка и вновь надевая старую столу. Примерка закончилась, У дверей ее уже ждал паланкин, и она медленно забралась на носилки. Домой она, однако, решила пока не ехать, а приказала отнести ее в Сады Азиатикуса. — Оставьте меня, — сказала она носильщикам, когда паланкин опустили на землю, после чего зашагала по широкой извилистой дорожке.
Какое это чудное место, Сады Азиатикуса! Огромное пространство рельефной зелени на южном склоне холма, который носит название Пинций. В летние месяцы глаз посетителей здесь радовали душистые холмики розовых кустов, шелковистая трава и дивные замшелые статуи. Несмотря на холод февраля, сад не утратил своего очарования. В фиолетовое сумеречное небо вонзались кроны тополей. Тихо журчали струи фонтанов. В водной глади прудов отражались ажурные мостики. Марцелла заметила среди деревьев свет факелов, мерцавших вдоль дорожек сада. Во всем Риме любовникам не сыскать более удобного места для тайных встреч, чем сады Азиатикуса. Лоллия не раз пользовалась для любовных утех тенистыми рощами благородного лавра и укромными уголками за шпалерами орхидей. Впрочем, сейчас она пребывает не в том настроении, чтобы устраивать тайные свидания. Раньше за ней такого не водилось. Марцелла не могла припомнить случая, чтобы Лоллия, выйдя из себя, повысила на кого-либо голос. Даже на рабыню, укравшую ее любимые жемчуга, или на трибуна, бросившего ее ради танцовщицы-египтянки. Всего несколько недель назад на чтениях Лоллия была погружена в меланхолию, и вот теперь дала волю дурному настроению. Похоже, что охватившая город истерия не обошла стороной и эту легкомысленную хохотушку.
Я не знаю, что Нерон сделал с тобой, потому что ты ничего никому никогда не расскажешь…
Марцелла вздрогнула и, плотнее закутавшись в палу, сошла с дорожки и зашагала по траве к фигурно высаженной рощице тополей. Над ее головой ветер плавно покачивал темные ветви деревьев. Под этими тополями, спасаясь бегством от разъяренных преторианцев, нашла смерть несчастная императрица. Третья жена императора Клавдия, изменявшая своему мужу. В конце концов преследователи догнали беглянку и отрубили ее хорошенькую головку.
Интересно стала бы Лоллия смеяться, если бы узнала правду? — подумала Марцелла. А Корнелия и Диана? А Гай и Туллия? А Луций?
Нерон не прикоснулся ко мне даже пальцем.
— Это ты, моя дорогая, — рассеянно произнес он, когда управляющий привел в комнату Марцеллу. Ей было холодно и страшно, однако любопытство историка взяло верх, перевесив все прочие чувства. С вращающегося потолка над головой, кружась, сыпались благоуханные лепестки, падая розовым дождем на императора великого Рима, сидевшего в позе музыканта в греческой тунике и сандалиях. На коленях у него лежала золотая лира.
— Цезарь, — почтительно произнесла Марцелла и опустилась перед ним на колени, чувствуя, как под лиловым шелком тело ее стало липким от пота. Перед тем как идти к Нерону, она нарочно задрапировала столу так, чтобы как можно меньше была видна ее высокая грудь. Нерон в знак приветствия взмахнул по-женски холеной и нежной рукой.
— Нет, моя дорогая, этой ночью я для тебя не цезарь. Мы будем ужинать одни, как обычные влюбленные. Мне всегда хотелось стать простым музыкантом, который своей игрой зарабатывает себе кусок хлеба. Или, может быть, актером. Ты наверняка слышала, как я декламирую стихи…
Жаркая ночь. Весна скоро перейдет в лето. Рабы, все как один светловолосые и с голубыми глазами, специально отобранные за их красоту, с ловкостью и изяществом танцовщиков, вносили одно блюдо за другим. И каждое было сдобрено возбуждающей приправой, предназначенной для ночи любви. Им подавали и морских ежей в миндальном молочке, и сине-черные устрицы из Британии, и пирожки с начинкой из пыльцы съедобных цветов. Марцелла уплетала все за обе щеки. Эти возбуждающие снадобья поспособствуют тому, чтобы мне не было противно, когда он наконец замолчит и захочет меня. Хотя Нерон был высок ростом, фигуру ему портили большой, как бочонок, живот, и тонкие ноги. Не говоря уже про покрытый пятнами подбородок. Лысеющую голову императора-актера прикрывал рыжий парик. Марцелла отметила также, что глаза Нерона ярко блестели, как будто у него была лихорадка. Или сифилис.
— Я также хотел бы стать поэтом. Ты ведь конечно же слышала мои стихи? Моими стихами о любви Адониса и Афродиты немало восхищались в Афинах…
О боги! Лучше бы он не тянул время! Император положил на нее глаз накануне, в конце очередного званого вечера, и небрежно пригласил к себе во дворец, даже не потрудившись поговорить с ней. Да и с какой стати он стал бы это делать? Она всего лишь игрушка, которой он развлечется один раз, а затем найдет себе новую. Чем скорее он заберется на меня, тем скорее все закончится, и я смогу вернуться домой.
Нерон отодвинул в сторону золотое блюдо и провел влажными пальцами по ее руке. Марцелла напряглась, однако заметила, что Нерон на нее даже не смотрит. Его лихорадочный взгляд был устремлен куда-то между высокой вазой с пурпурными орхидеями и мраморной статуей Леды с лебедем.
— Я сыграю для тебя, — произнес он и приказал слугам принести лютню. — Император дает представления для одной тебя.
— Для меня это великая честь, цезарь.
Нерон взял лютню в руки и принял картинную позу. Его фальшивые рыжие кудри ярко блестели в свете ламп. Он исполнил что-то непристойное про весну…
— Это мое собственное сочинение. Надеюсь, оно тебе понравилось?
— Превосходно, цезарь!
За первой песней последовала вторая, эпическая поэма о подвигах Геркулеса. Пронзительный голос Нерона неприятно резал слух.
— Несравненно, цезарь!
В промежутках между песнями император велел принести еще вина, но Марцелла отодвинула свой кубок. Ей нельзя много пить, иначе она уснет. Нерон же имел привычку отправлять на казнь тех сенаторов, которые засыпали во время его выступлений. Сам он жадно осушал кубок за кубком, как будто сильно куда-то спешил.
— Вот послушай еще одну песенку о весне. Разумеется, тоже моего собственного сочинения. Скажешь мне, что ты о ней думаешь?
Это была та же самая песня, с которой он начал.
— Бесподобно, цезарь!
Песню о весне сменили другие. Голос Нерона сделался еще пронзительнее, императорский язык заплетался все сильнее. Взгляд лихорадочно бегал по всей комнате. Император еще дважды исполнил песню о подвигах Геркулеса, правда, в ускоренном темпе.
