– Стажерок видел?
– Ну…
– Бери любую и проваливай на вызов.
– Можно выбирать?
– Попробуй. Как вернешься, впишешь ее в журнал.
Врач реанимационной бригады ввернул:
– Только хватай не выбирая, а то глаза сломаешь. Там все такие симпатяжки…
Ерофеев на это ответил:
– Знаешь, когда, по мнению Александра Дюма-отца, наступает старость?
– Нет, – опешил реаниматолог. – Когда же?
– Когда абсолютно все девушки кажутся красивыми
[7]
.
Саша вышел в холл и, не особенно надеясь на свою «неотразимую» внешность, громко спросил:
– Кто со мной поедет?
Девочки переглянулись, хихикнули, пожали плечами и зашептались. Ерофеев не дождался ответа, поэтому подошел к ближайшей практикантке, лица которой не видел, и, наклонившись, спросил:
– Привет, ты колоть умеешь?
Та обернулась и, распахнув глазищи и почему-то краснея, сказала тихо, но уверенно:
– Да, умею.
– А писать?
– Тоже умею, – она даже показала авторучку.
– Тогда поехали. У нас вызов.
Девушка поднялась и, поправив халат, пошла, не говоря больше ни слова.
В машине, перегнувшись через переборку в салон, он сказал:
– Знакомимся. Меня зовут Саша, водителя – Сергей Иванович
[8]
.
Стажерка ответила все так же тихо, словно стесняясь:
– Татьяна. Таня.
Для Ерофеева стажеры, в общем-то, что есть, что нет. Все одно – работаешь сам. Просто следишь не только за собой, но и за неопытным студентом. И все-таки еще одна пара рук, пусть и неумелых, трусливых, не лишняя. Он понимал, что учить-то надо. Понимал и еще одно: научить можно только того, кто сам хочет научиться. «А эта малявка вроде ничего, – думал он. – Внимательная, послушная, не кобенится и не краснеет попусту. Не пытается строить из себя красивую дурочку, вся радость которой – уложить к своим ногам побольше мужиков и вертеть ими. Встречались мне подобные экземпляры, только не на того напали. Эту Таню что попросишь – делает, вопросы задает правильные. Ее и учить приятно. Хорошо, что не прикидывается глупой куклой, не хлопает глазками, не кокетничает. Вроде нормальная девчонка».
И ведь он не выбирал, ткнул пальцем в ту, что первая на глаза попалась. И, как стало ясно, не ошибся.
На первом же вызове шепотом сказал:
– Вози свой фонендоскоп, а если пользуешься общим из ящика, протирай спиртом «уши».
Таня кивнула. Но фельдшер этим не удовлетворился:
– Грибок в ушах или фурункул может быть и у медиков. Это элементарная гигиена.
– Я поняла. У меня есть, – она опять покраснела, – в сумке на подстанции.
С девяти утра они хорошо поработали. Время летело незаметно. Что значит «хорошо»? Катались с вызова на вызов, лечили, спасали. И хотя большинство обращений были непрофильные – «неотложечные»
[9]
, это не раздражало «старого скоропомощника». Может, из-за погоды, а может, из-за знакомства. Выяснилось, что Таня колоть-то умеет, но вот опыта маловато, медленно набирает лекарство в шприц, долго ищет место для укола. Осторожничает. Больных побаивается. А ведь они очень хорошо чувствуют неуверенность медика. Вот и внутривенно еще ни разу не делала. Ерофеев деликатно ругал ее, повторяя, что вся сила фельдшера – в руках. В смысле, в умении работать руками. И без тренировки ее не прибудет. Показывал ей, как, зажав между пальцами левой руки, сразу нести к больному три, а то и четыре набранных шприца.
После полудня они повезли женщину в больницу. Выехав оттуда, Ерофеев не стал звонить диспетчеру и решил:
– Заедем в «Ласточку». Это рядом. Там пообедаем, а потом получим время на обед уже на подстанции. Можно будет двадцать минут полежать. Вообще-то это – нарушение инструкции, но отдыхать тоже надо. Не схитришь, так и будешь гонять с вызова на вызов
[10]
.
Тане было интересно решительно все. Машина, ящик, вызовы, новые люди, постоянное движение, смена впечатлений. И то, как Саша разговаривает с пациентами и родственниками. Глядя на него, она бы не подумала, что он не врач. Спокойствие и уверенность. Осматривает, ставит диагноз. Назначает лечение. Он помнит наизусть все стандарты. А ей нравится учиться. А тут уже настоящая работа. Движение. Скорость. Люди. Она не замечала усталости, не понимала раздражения, которое иногда испытывал фельдшер, если давали вызов, который он называл «бестолковым», то есть непрофильный для скорой.
В «Ласточке» обеденное время и приличная очередь. Ерофеев сказал:
– Все держитесь за мной.
И держа поднос с едой высоко над головой, полез без очереди, время от времени вскрикивая: «Скорая! Пропустите, пожалуйста! Не дай бог и к вам приедем! Голодный врач опасен для больного!»
И, что удивительно, пропускали! Смеялись, но никто не ворчал, не оговаривал. Ведь скорая – это что-то сверх правил. Им можно без очереди.
Уселись за стол, Ерофеев загреб ложкой суп с фрикадельками и, предвкушая, поглядывал на пару золотистых чебуреков. Таня хлебнула ложечку из тарелки и отставила ее.
– Саша, мне кажется, он не свежий.
Ерофеев, подгребая со дна тарелки последние капли, ответил:
– Поздно. Теперь, если меня прихватит, заедем в аптеку за имодиумом.
Он принялся за чебуреки, оторвался на секунду, сказал:
– Ешь. Времени в обрез.
Потом обратился к водителю:
– Сегодня прокатило, люди добрые попались.
