После отека Квинке педиатр получил вызов с поводом «задыхается мальчик, два с половиной года» в общежитие сельхозакадемии. С маячком и сиреной машина скорой помощи «долетела» до старинного трехэтажного особняка – семейного общежития аспирантов.
Доктор взял ящик, фельдшер Виктория Викторовна, которую все на подстанции звали или няня Вика, или по имени-отчеству, повесила на плечо сумку с кислородным прибором, но Бармалей отобрал и его. Велел взять небулайзер
[80]
и мешок АМБУ.
Таня растерянно сказала:
– А что же я понесу?
– Вот, возьми карточку, телефон и рацию, – сказал педиатр. – Ну, полетели, птички мои!
И они действительно полетели. На третий этаж. Педиатр шагал через ступеньку, за ним бежали дамы. На этаже их встретила девушка.
– Идите за мной!
И они полетели дальше по широкому коридору с дверями по обе стороны. Впорхнули в тесную комнатку. Несмотря на лето, все окна закрыты, душно. Повернуться негде. Кровать полуторная, детская кроватка, письменный стол, книжные полки. Прямо над головой под потолком натянуты веревки с бельем. На стенах плакаты с рок-группами, какие-то схемы. На кровати сидит зареванная молодая мама и держит малыша, который с трудом дышит. Сип стоит такой, что слышно в коридоре.
Бармалей скинул ящик и амуницию на пол. Подбежал к окошку и приоткрыл форточку.
– Температурку мерили?
– Дааа, – отвечала мамаша ноющим голосом, – тридцать сееемь и двеее…
– Не реви, – сказал педиатр. – Врач уже был? – Он заметил больничный на письменном столе.
– Быыыл, была. Сказала пить сиропчик вот этот… и вот этот… А что у него?
Бармалей осмотрел флакончики. Няня Вика записывала в карточку данные больного мальчика, а педиатр взялся ощупывать ребенка. Не спрашивая, забрал его на руки. Потребовал:
– Открой рот, скажи «а».
Мальчик заорал «ааааааа» толстым и хриплым басом.
Педиатр положил его на кровать. Пацан завопил благим матом. Бармалей, как и положено пирату, не обращая внимания на вопль, ощупал живот, погнул руки-ноги, покачал мальчишке голову, стараясь прижать подбородок к груди. Попросил:
– Не мешай мне. – Мальчик уже не орал, а сипел. Бармалей запустил ему руку под колготки. – Паховое кольцо в норме, – сказал он, – но если будешь так тужиться – грыжу наорешь. Сколько дней он уже болеет? – Парень перестал кричать, удивился такой фамильярности и хрипло захихикал.
– Сегодня второй, – ответила мама и хлюпнула носом.
– Вика, дай ему сиропчик с валерианой, и у меня там в ящике был флакончик с аскорилом – тоже ложечку, – сказал Бармалей фельдшеру. – Он успокоится, и ему дышать будет полегче. Но вообще-то, мамаша, я предлагаю вам съездить в больницу. Мне его рефлексы не нравятся. Лекарства вам доктор хорошие назначил, только они подействовать не успели. У мальчонки вашего отек гортани – ложный круп. Степень невелика пока, но стоит ли дожидаться ухудшения? Я предлагаю вам на пару дней переселиться в больничку. Так будет безопаснее для него.
У мамаши округлились глаза.
– У мужа защита завтра!
Она лепетала еще что-то, но Бармалей разъярился:
– Да вы с ума, что ли, сошли?! Вам защита мужа важнее здоровья и жизни сына? Ну, немного придите в сознание! У мальчика ложный круп. Сейчас он дышит, но ему трудно. Если отек усилится – он начнет задыхаться сильнее, а если совсем связки голосовые закроются – он умрет. Зато муж станет кандидатом наук. Он у вас кто?
– Коневод, генетик. У него тема… Вы поймите, там докторскую можно сразу… – женщина все говорила что-то непонятное.
– Охренеть! Мамаша, вы себя слышите? Вам что важнее – живой сын или посидеть на защите мужа и поздравить его? Ну, включите мозг или материнский инстинкт хотя бы! Он без вас не защитится? Где он, кстати?
– Он с научным руководителем в зале готовит оборудование к защите.
– Он знает, что сын болен?
– Даааа, – опять заныла мамаша.
Та девушка, что встречала, наклонилась к ней:
– Доктор прав. Надо ехать. Все будет хорошо. Не волнуйся.
– А можно мужа подождать? Он придет скоро, я не могу без него. Пожалуйста.
Бармалей сказал спокойно:
– Позвоните ему. Мы не можем сидеть просто так. Позвоните, скажите, что ситуация серьезная, если может, пусть придет.
– Он будет нервничать и завтра не сможет доложиться, – заревела снова мамаша.
Таня, которая стояла молча в уголке, никак не могла понять, отчего люди все время пытаются как-то решить все и сразу. И поймала себя на мысли, что, наверное, тоже так же тупила бы, случись такое с ней.
И тут голос подала няня Вика.
– Мамочка, давайте собираться. – голос Чебурашки произвел впечатление. Девушки улыбнулись, а мальчишка замолчал и стал крутить головой. – Вот одеяльце, укутайте мальчика, я его возьму. А вы сами одевайтесь. Не забудьте паспорт, полис и свидетельство о рождении.
Бармалей принялся звонить в центр госпитализации – запрашивать место. Таня ждала указаний. Мамаша принялась натягивать лосины, кроссовки, потом искала свидетельство о рождении, сунула в карман пачку сигарет. Бармалей зашипел:
– Курево оставьте! Там нельзя курить и негде будет. Телефон не забудьте.
Откуда-то снизу в комнату проник странный звук. Очень высокий, он длился несколько секунд. Бармалей, как раз получавший место на ложный круп, встрепенулся.
– Ребенок кричит!
Таня не поняла. Ей показалось что-то нечеловеческое в этом звуке. Будто лопнула гитарная струна. Или кто-то на скрипке взял очень высокую, на грани слышимости, ноту. Бармалей отключил телефон. Поднял ящик, кислородный прибор. Мамаша взяла укутанного сына, и вся бригада пошла к лестнице, а навстречу им снизу вылетел всклокоченный парень в тельняшке. Он весь был в рыжих пятнах, задыхался и ревел:
– Скорее!
Все побежали за ним.
Таня не вошла в такую же маленькую комнату ниже этажом, она с мамашей, державшей на руках мальчика, осталась в широком коридоре, где уже набиралась небольшая кучка жильцов общаги. Через открытую дверь она увидела только край картины, и, будто фотография, сцена отпечаталась в памяти.
На кровати сидит девочка лет трех-четырех в одних трусиках. На груди ее рыжие пятна, как у парня в тельняшке, а ножек не видно из-под огромных желтых пузырей, в которые превратилась кожа.
