Эспиноза свернул налево, на улицу Анита Гарибалди, ведущую к Пейшото, округу, где он жил. Хотя Пейшото именовался округом, но представлял собой всего несколько кварталов невысоких домов вокруг центрального сквера посредине Копакабаны. Да, для его друга это, наверное, как раз подходящий способ вновь включиться в работу. Если бы Уэлбер не бросился тогда к дверям, чтобы перехватить киднеппера, то пуля, которая чуть не стоила ему жизни, досталась бы Эспинозе. Тут комиссар остановился, чтобы купить пива и немного копченого окорока — надо же хоть как-то разнообразить свой ужин. Эспиноза не был уверен до конца, можно ли принимать слова этого парня за чистую монету. Кроме того, допустим, он ему поверит, но это ведь отнюдь не значит, будто непременно должно произойти что-то или что сбудется предсказание экстрасенса. До сих пор Эспинозе никогда не доводилось слышать, чтобы на чьем-то дне рождения ясновидящие предсказывали будущее, ну, за исключением разве что предсказаний вроде: «Вам предстоит дальняя дорога» или «Вы скоро встретите женщину своей мечты». Дальняя дорога — старинная присказка гадалок, а что до встреченных женщин, то Эспиноза считал, что любая женщина в жизни вполне может превратиться в женщину твоей мечты. Однако он ни разу не слышал о предсказателях, которые пророчат кому-нибудь смерть. Особенно если дело происходит на празднике. Может быть, это выверт какого-нибудь злостного ненавистника дней рождения? Уэлберу сам бог велел заняться расследованием — они с Габриэлом почти ровесники. Но, конечно, только в том случае, если его друг детектив примет историю этого парня всерьез.
В этот поздний час площадь была почти пуста. Эспиноза пошел по тротуару, избегая дорожек, проложенных через сквер напрямик. Потом пересек улицу, что огибала сквер, и вошел в трехэтажный дом, где жил с десятилетнего возраста вместе с родителями — в ту пору они еще были живы-здоровы. Ему надо было на последний этаж. Он поговорит с Уэлбером завтра. Хотя формально следствие не начато, но для Уэлбера это удачный предлог выйти на контакт с некоторыми людьми в 12-м округе. Эспиноза одолел два лестничных пролета, аккуратно придерживая пивные бутылки, окорок и батон. Дома в холодильнике хранилось изрядное количество замороженных полуфабрикатов, но они не отличались разнообразием: домашняя лапша «болоньезе», спагетти «болоньезе» или лазанья, тоже «болоньезе». Все остальное было уже съедено.
Эспинозе в его квартире всегда очень нравилось «французское окно», или застекленная дверь, которая открывалась на балкон с чугунными перильцами. Тянувшиеся от потолка почти до пола жалюзи сохранились еще с тех времен, когда дома строились с расчетом на то, чтобы людям в них было приятно жить. Сгрузив покупки на кухне, он раздвинул жалюзи, закрыл окна, чтобы сохранить прохладу, зажег лампу и плавно опустился на диван. С того момента, как он покинул участок, Эспиноза невольно старался двигаться не слишком резко, словно неторопливые движения могли уберечь его от сумятицы в мыслях.
Непонятно, стоило ли встречаться с этим парнем. А уж тем более надо ли придавать этой истории статус — пусть даже полуофициальный. Нет, негоже сидеть, развалясь на диване, глазея на дома и любуясь пейзажем. Полно дел — прежде всего принять душ, затем соорудить бутерброды на ужин и разобрать грязное белье — все это поможет ему хоть на время отвлечься от этой истории.
Час спустя, однако, его голова была занята все теми же проблемами, а из всех благих намерений исполнено было только одно — он принял душ. Тут только Эспиноза вспомнил, что забыл поставить в холодильник пиво. Тогда он оделся и вышел на улицу с намерением перекусить в каком-нибудь заведеньице, где его смогут обслужить лучше, чем он способен это сделать сам.
Габриэл знал, что во время вечерних сериалов мать обычно не слушает его телефонные разговоры. Он знал также, что Ольга должна уже быть дома, поскольку рано ушла с работы, пожаловавшись на простуду. Не исключено, конечно, что она совсем расклеилась и теперь спит. Он позвонил, тщательно прислушиваясь к тому, не взяла ли мать трубку параллельного телефона, но никакого щелчка не было слышно. А Ольга сама подошла к телефону:
— Габриэл… вот не думала, что это ты…
— Как ты себя чувствуешь?
— У меня небольшая температура и голова болит, но, думаю, завтра выйду на работу. Спасибо, что позвонил!
— Ольга?
— Да?
— Ну, надеюсь, к утру станет легче…
— Габриэл!
— А?
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— Нет… ничего… Выздоравливай!
— Спасибо.
Ольга была свидетельницей той сцены с ясновидящим. Она пришла в бар с одним из сотрудников как раз в тот момент, когда им представляли экстрасенса. Ольга тогда решила, что предсказание оскорбительное, свидетельствует о крайне дурном вкусе, а парень просто пьян. Прощаясь в тот вечер с Габриэлом, она заметила, как он расстроен, и позже избегала разговоров на эту тему. Вот почему потом они говорили с ней об этом лишь однажды. И как раз то преувеличенное значение, которое она придавала этому случаю, еще более усилило беспокойство Габриэла. Он думал, что не стоит придавать преувеличенное значение ни самим демонам, ни их изгнанию.
Свидетельство Ольги могло бы убедить комиссара в том, что рассказанная Габриэлом история правдива, хотя ему трудно было себе представить эту девушку в полицейском участке. Она всегда представлялась ему хрупкой и неустойчивой, чем-то напоминая фигурку канатоходца на тонкой проволоке. Не физически — физически Ольга, напротив, была вполне крепкой, и ее нынешняя болезнь ни о чем не говорила. Но в эмоциональном смысле, как ему казалось, она всегда балансировала на этой натянутой проволоке. Судя по тому, как неуверенно она держалась с людьми, посещение полиции для нее будет нелегким испытанием. Свести Ольгу с Эспинозой можно только, если бы удалось назначить встречу где-то вне стен участка.
Тогда, в баре, они встретились не на службе едва ли не впервые, да и то Ольга пришла не ради него, а ради другого их сотрудника. И в офисе он встречал ее гораздо реже, чем ему бы хотелось. Они работали в разных отделах: он — в техническом, она — в административном. Хотя Ольга пришла в фирму уже более года назад, но общались они так редко, что ни о какой дружбе между ними и речи быть не могло. И до сегодняшнего дня он никогда ей не звонил.
— Тебе нужно было с кем-то поговорить, сынок?
Голос матери, приглушенный телевизионной передачей, настиг Габриэла на пороге ванной.
— Да так, ничего особенного, мам, если не считать того, что мне предстоит кого-то убить, — пробормотал он.
— Что ты говоришь, мой родной? Я не слышу!
— Ничего, мама.
Никто из присутствовавших на той вечеринке не придал особого значения словам экстрасенса. Или, по крайней мере, никто позже не возвращался к этому вопросу. Похоже, все списали эту выходку на невоспитанность или склонность к шуткам дурного тона. Габриэл, однако, смотрел на дело иначе. Для него, по сути, не играло особой роли то, было ли то пророчество истинным или ложным. Важно лишь, что оно оказало на него сильнейшее воздействие. Миновал первый шок, но предсказание в буквальном смысле слова застряло у него в голове. И теперь, когда до следующего дня рождения осталось менее двух месяцев, оно овладело им полностью, властвовало над его душой и телом. С ним он засыпал и с ним же просыпался. Последние два месяца оно присутствовало подспудно во всех его разговорах, омрачало мысли и загрязняло чувства. Габриэл не слишком боялся сойти с ума, так как, по его собственному мнению, нечто подобное с ним уже случилось. Пугало его по-настоящему лишь полное нервное истощение. Мать, разумеется, заметила, что с ним творится неладное, но ей никогда не догадаться, в чем дело. Скорее всего, она подозревает, что у него — несчастная любовь, а потому с удвоенным жаром будет молить Бога, чтобы наставил ее сына на путь истинный. Вечерами воображение Габриэла разыгрывалось сильней, и ему становилось действительно страшно, но, к счастью, это не повлияло на его способность засыпать, и он радовался, что хотя бы его сны пока не затронуты предсказанием.
