– Друзья Джиллиан всегда… – забормотал один.
– Строго говоря, я, скорее друг Ричарда, – сказала Флер.
– Старый друг?
– Нет, новый.
Наступила пауза. В глазах Джорджа Тиллинга блеснул понимающий огонек.
«Вспомнил, значит, – подумала Флер. – Твоя жена пересказывала сплетни обо мне, пока ты читал газету. Теперь жалеешь, что не слушал внимательнее?».
И она улыбнулась ему уголком рта.
– Ты представляешь, сколько о тебе ходит сплетен? – спросил Алек, когда они добрались до семнадцатого грина.
Ричард сдержанно улыбнулся и выбрал среди клюшек паттер.
– Догадываюсь. – Ричард взглянул на своего старого друга; тот смотрел на него сочувственно и чуть встревоженно. – Ты одного не понимаешь: быть предметом сплетен, в сущности, довольно забавно.
– Тут не до шуток! – Шотландский акцент у него стал заметнее, как всегда, когда Алек волновался. – Говорят…
Он запнулся.
– Что говорят? – Ричард поднял руку. – Постой, дай сперва пробью.
Он с десяти футов уверенно положил мяч в лунку.
– Хороший удар, – машинально отметил Алек. – Ты сегодня отлично играешь.
– Так что же обо мне говорят? Ну, облегчи душу.
На лице Алека промелькнуло страдание.
– Говорят, что, если ты не разорвешь отношения с этой женщиной, тебя не выдвинут в капитаны.
Ричард плотно сжал губы.
– Ясно, – проронил он. – А кто-нибудь из них знаком с «этой женщиной», как ты очаровательно выразился?
– Кажется, Элеонора…
– Элеонора видела Флер однажды в ресторане, очень мимолетно. Она не имеет никакого права…
– Права здесь ни при чем, ты же сам понимаешь. Если клуб будет настроен против Флер…
– С чего бы это?
– Ну… Она совсем не похожа на Эмили, верно?
Ричард знал Алека с семилетнего возраста и никогда прежде не испытывал желания его ударить. А сейчас вдруг нахлынула злость – на Алека, на всех. Сжимая кулаки и стискивая зубы, Ричард молча смотрел, как приятель раз за разом мажет мимо лунки. Наконец мяч упал в ямку, Алек поднял глаза и наткнулся на взгляд Ричарда.
– Послушай, – виновато заговорил он, – тебе, может, и безразлично, что говорят в клубе, но пойми, дело не только в этом. Я за тебя беспокоюсь. Ты не можешь не признать, что эта Флер заполонила всю твою жизнь.
Он поставил на место флажок, и они не спеша, двинулись к восемнадцатой лунке.
– Ты за меня беспокоишься… – повторил Ричард. – Что именно тебя тревожит? Что я слишком весело провожу время? Что я никогда в жизни не был так счастлив?
– Ричард…
– Так в чем же дело?
– Наверное, просто боюсь, как бы тебе не сделали больно.
Алек смущенно отвел глаза.
– Ну и ну! – воскликнул Ричард. – Пошел откровенный разговор!
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Я знаю только одно: я счастлив, и Флер счастлива, а все остальные пускай занимаются своими делами.
– Ты бросаешься очертя голову…
– Да, бросаюсь очертя голову. И оказывается, так и надо жить.
Ричард взял мяч и в упор посмотрел на приятеля.
– А ты хоть раз в жизни бросался очертя голову?
Алек промолчал.
– Я так и думал. Попробуй как-нибудь при случае.
Ричард установил мяч и, выпятив подбородок, взмахнул клюшкой, примериваясь. Восемнадцатая лунка была длинной и сложной. Предстояло миновать небольшое озеро. Ричард с Алеком всегда сходились на том, что безопаснее обойти кругом, чем двигаться напрямик, рискуя уронить мяч в воду, но сегодня Ричард смело направил мяч вправо, в сторону озера. Они молча смотрели, как мяч взмывает в воздух над поверхностью воды и благополучно приземляется на фервее.
– Надо же… получилось, – пробормотал Алек.
– Да, – без удивления сказал Ричард. – Получилось. У тебя тоже получится, вот увидишь.
– Пожалуй, я и пробовать не буду.
– Н-да, – отозвался Ричард. – Наверное, в этом разница между нами.
6
К огромному удивлению Флер, так прошло четыре недели. Каждое утро июльское солнце заливало зимний сад. Энтони приехал на каникулы. У Ричарда загорели руки до локтей. В клубе говорили исключительно об авиабилетах, курортах и виллах.
Флер уже стала своей в гольф-клубе. По утрам, когда Ричард уезжал на работу, они с Джиллиан отправлялись пешком в Грейвортский фитнесс-клуб – Ричард купил для Флер сезонный абонемент. Плавали в бассейне, лежали в джакузи, выпивали по стакану свежевыжатого сока маракуйи и не спеша возвращались домой. Приятное, легкое времяпрепровождение понравилось даже Джиллиан, хоть поначалу она сопротивлялась. Уговорить ее в первый раз оказалось почти невыполнимой задачей, и Флер добилась своего, лишь напомнив о долге гостеприимной хозяйки. Чувство долга, абсолютно чуждое Флер, было, по-видимому, главной направляющей силой в жизни Джиллиан.
Флер сделала глоточек кофе и прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением солнца на лице. Все уже позавтракали; в зимнем саду осталась она одна. Ричард поехал встречаться с юристом, а во второй половине дня у него была намечена игра в гольф с Ламбертом и какими-то деловыми знакомыми. Энтони тоже куда-то пропал – надо полагать, занимался обычными подростковыми делами. Джиллиан на верхнем этаже надзирала за уборщицей. Надзирать – вот еще одно понятие, абсолютно чуждое Флер. По ее мнению, все необходимое нужно или делать самой, или уж поручить кому-нибудь и выбросить из головы. Правда, она всегда была ленива. А в последнее время обленилась еще больше. Даже слишком!
В душе Флер шевельнулось раскаяние. Уже четыре недели она живет в доме Ричарда Фавура. Четыре недели! А чего она за это время добилась? Один раз безуспешно ткнулась в запертую дверь его кабинета, а потом и вовсе забыла о деньгах, с головой ушла в беспечное солнечное существование. Один день плавно перетекал в другой, и вдруг оказалось, что она постарела на четыре недели. Прожила четыре недели и ни пенни не нажила! Даже не попробовала еще раз проникнуть в кабинет. Может, он давно стоит нараспашку и весь набит золотыми слитками…
– Дам пенни за ваши мысли, – сказала Джиллиан, неожиданно появляясь в дверях.
– Мои мысли стоят дороже, – весело откликнулась Флер. – Значительно дороже!
Она с любопытством осмотрела сегодняшний наряд Джиллиан: мандаринового цвета платье с отвратительным фестончатым вырезом, а поверх него задрапирован подаренный Флер голубой шелковый шарф. Джиллиан надевала его каждый день и к любому платью, причем всегда точно так, как показала тогда Флер. Вероятно, Флер это должно было льстить, но не льстило, а, наоборот, раздражало. Неужели придется подарить ей шарфы всех цветов радуги?
