Разговор был окончен. Ткач положил телефон на стул.
Он не заметил, как проснулась Аня, и всё это время сидела на корточках в кровати, беспокойно заглядывая ему в лицо. Её голубые глаза светились участием, когда лицо ещё продолжало спать, храня на правой щёчке сетку из розовых морщин — следы отпечатавшихся складок наволочки.
Аня не произнесла ни слова. Её фигура в полумраке комнаты похожая на странно безобидную, словно уставшую, кобру со сдутым капюшоном, в виде ночнушки с множеством воланов, едва покачивалась, словно старалась заколдовать и вернуть Ткача обратно в постель.
Он наклонился и обнял её. Почувствовав ладонями через тонкий ситец материи ещё детские остренькие лопатки. Присев рядом, взял её за оголённые крепкие жилистые предплечья и притянул к себе. Аня в полудрёме откинула голову назад и часто задышала. Ткач взял её губы в свои. Ощутил волнение женского тела, его импульсивное вздрагивание. Почувствовал, как она отвела руки назад, готовая упасть в накрахмаленные простыни. Бережно опустил. И когда она легла на спину, положил ей голову на упругий живот. Скользнув руками под узкие бёдра, обнял всё её тело и, прижав к себе, закрыл глаза, погружаясь в не потревоженный предрассветный женский аромат уюта и благополучия. От нежных поглаживающих прикосновений Анны к его волосам по шее побежали мурашки. Глубоко вздохнув, Ткач снова сел. Через минуту встал и начал одеваться.
Вплоть до того как он оказался у дверей, они не сказали друг другу ни слова. Им хватало чувствовать и видеть. Каждый знал всё, что другой хочет сказать и, молча, отвечал тем, что тот хотел слышать. Поцеловавшись на пороге, они расстались. Он никогда ей ничего не обещал. Она это помнила.
Машина уже стояла у подъезда. Константин зевал сидя за рулём. Он никогда не жаловался и бодро по-военному здоровался:
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— Привет Костя! — немного грустно отвечал в ответ Ткач, — Поехали в управление.
Забрав в дежурной части папку с документами и сводки о происшествиях, пошёл к себе. В коридоре, склонившись над столом, перед входом в приёмную, сидел полковник. Что-то старательно писал, ни на кого не обращая внимание. Ткач подошёл ближе. Увидел оформленный на листе бумаги рапорт на имя начальника управления.
Полковник оторвал взгляд от бумаги и тут же вскочил по стойке смирно, едва разглядев широкие лампасы на брюках подошедшего.
— Здравия желаю, товарищ генерал, — отчеканил он, и устало вздохнул.
— Привет Калинушкин, — узнал его Ткач и сразу вспомнил вчерашний разговор со Стариковым.
— Совсем распоясались кавказцы! — возмутился Калинушкин, — Кондитерскую фабрику себе забрали! Что они, конфетами теперь будут у нас в стране торговать? Вот пишу рапорт Сергей Евгеньевич — как Вы велели.
— Что, как я велел? — резко возмутился Ткач, — Я тебе отдавал какое-то распоряжение?
— Никак нет товарищ генерал, — смутившись, стал боязливо оправдываться Калинушкин, — это дежурный сказал, что…
Но видя сверлящий недовольный взгляд Ткача, исправился:
— Выезжал на происшествие, товарищ генерал, действовал по обстановке! Всё в рапорте изложено.
И затем добавил, но уже тише, словно по-товарищески:
— Понять не могу. Бумаги у чёрных все в порядке. Всё оформлено правильно и нотариусом заверено. Тут же юристы и адвокаты.
А прошлое руководство фабрики даже свои документы на собственность найти не могут. Ну, пришлось освободить помещение для нового владельца.
Ткач посмотрел на Калинушкина с молчаливым сожалением.
Но тот понял это по-своему и продолжил так же негромко:
— А вообще-то есть арбитраж, правда? Пусть они там и решают, кто из них прав. Зря только милицию от дел отрывают.
— Свободен! — в ответ произнёс Ткач, забирая подписанный рапорт. Подумал, что верно Калинушкин будет скоро от службы освобождён. Надо бы подумать о кандидатуре на замену. Место неплохое!
В этот момент в коридоре появился Фролов. Выглядел он хорошо. Быстрым шагом направился к генералу.
Ткач выразительно посмотрел на Калинушкина и тот понял, что разговор окончен. Пора возвращаться к своим служебным обязанностям.
— Ну что, рассказывай, обратился Ткач к Фролову и повернулся к двери в свой кабинет. Где этот твой Чапаев?
— Какой Чапаев? — не понял Фролов.
— Ну, тот с повязкой на голове, — улыбнулся Ткач и остановился.
— Ах, этот! — Фролов усмехнулся.
Он вкратце изложил, как их линейная машина попала под грузовик.
— Водитель, что с похмелья, что ли был? — уточнил Ткач.
— Вроде нет, — товарищ генерал, — скорее не выспался! Молодой! Наверно всю ночь на дискотеке колбасился, а с утра за баранку. Вот и уснул: выехал на красный.
— Машина как? — уже в дверях спросил Ткач.
— Повезли в ремонт! — ответил Фролов, и, не дожидаясь дальнейших расспросов, продолжил, — Халюкова поселил в гостиницу. Наверно отсыпается.
Ткач кивнул головой и вошёл в кабинет, оставив Фролова за порогом.
Фролов понял, что доклад окончен и удалился по своим делам. Положив документы на стол, Ткач тут же сел, пододвинув к себе альбом и начал писать, чтобы не упустить ничего важного:
«Координационное совещание с начальником транспортного управления, таможенной службы, руководителем университета и Минюста продолжалось до самой ночи. Споров не было. Все были настроены конструктивно. Объединяла одна задача. Это борьба с преступностью, пресечение террористической деятельности бандформирований и обеспечение безопасности наших граждан…»
В этот момент раздался телефонный звонок. Он взял трубку со стола.
— Ткач, ты, где шляешься? С собаками тебя разыскивать, или по ноль — два звонить? Зачем телефон отключил?
Секретарши ещё не было.
Ткач разозлился, вынужденный прервать очередную глубокую мысль.
— А куда ты звонишь, в баню что ли? — слегка повысил он голос на жену, но потом взял себя в руки и продолжил как обычно, — сладенькая моя, не видишь, я на работе. Уйти не могу. Телефон сел.
Он вспомнил, что случайно выключил его перед сном.
— Кто интересно там тебя кормит? — уже примирительно продолжила жена, — Надо же и о себе подумать!
— Приеду обязательно, лапочка, как только сейчас разберусь с делами и сразу приеду.
В этот момент настроение Ткача резко поднялось — ему в голову пришла интересная мысль, и, положив трубку, он продолжил писать:
«… разве можно в такие моменты думать о себе, о регулярном сне и еде. И только близкие, любимые люди, проявляют заботу. Понимают, что ты отдаёшь всего себя, без остатка, служению Родине и лишь так они могут проявить своё участие и оказать помощь в борьбе за правое дело!»
