Единственное, что ему оставалось теперь, это попытаться почувствовать себя свободным. Мужчина может чувствовать себя свободным даже в клетке, если там у него есть всё что ему в данный момент необходимо. К сожалению женщины часто этого не понимают. Как только заходит разговор о мужской свободе, они начинают подразумевать «измену родине». Считают, что это экспансия на их права. Не в силах проанализировать существующие взаимоотношения, прибегают к самому простому — «ты меня не любишь, я тебе не нужна». Иногда женщины всё же проявляют верх благоразумия и пытаются понять примитивную мужскую логику. Возможно даже, они её понимают, но витиеватость и пытливость женского ума не в силах смириться с мужской наивностью. Они подозревают под этим скрытую угрозу посягательства на уже имеющееся благополучие взаимоотношений, налаженное в первые очаровательные, полные таинства, минуты знакомства. Зачем рисковать, идти к чему-то новому, неизвестному. А вдруг, будет хуже? — думают они, и в который раз тайком перечитывают далёкие письма молодости, вспоминают заученные рифмы наивных мальчишеских стихов, удивляясь, почему он не напишет ей снова что-то подобное?
Глава 14. В деревне
Йонасу нравилась его одноэтажная, незаметная избушка из толстых многолетних брёвен, потемневших от времени, но продолжавших долго хранить тепло русской печки. Дом находился почти в центре маленькой деревни, ближе к речке. Летом речка практически пересыхала, и Йонас сделал запруду. Образовалось небольшое озерцо. Об этом узнала местная детвора и в хорошую погоду с речки неслись радостные детские крики. Жители деревни, будучи трезвыми, удивлялись, почему они сами не догадались сделать такое развлечение. И с удовольствием шли понырять. С тех пор деревня прониклась к Йонасу доверием. Местные жители стали частенько заглядывать к нему в дом, предлагая что-нибудь сделать: убрать двор, прополоть огород, починить крышу. И делали вид, что очень огорчаются, когда Йонас давал им за работу небольшие деньги. У него самого желания возиться с огородом отсутствовало. Он считал это дело нерентабельным. Но попробовать первых огурчиков и помидор не отказывался. Поэтому он не возражал, когда постепенно местные взяли шефство над его огородом и участком. Хотели и в доме прибраться. Но этого Йонас не разрешил, учитывая опыт прошлых лет. Он хотел чётко знать, где у него что лежит. И брать вещи оттуда, куда он их положил. Женщины не обиделись, а даже ещё больше полюбили его. Наверно потому, что он сам следил в своём доме за порядком, чего не делали их мужики. Появилось в деревне и развлечение. Йонас перевёз из квартиры свою электрогитару с автономным усилителем и колонкой — единственное, что осталось в наследство от городской квартиры. В летние вечера он выставлял свою аппаратуру на улицу и лихо играл на гитаре классический рок. Иногда пел, бывало, как ему казалось, на английском. Хотя он в этом был уже давно не уверен, так как вместо забытого слова подставлял выдуманное, главное чтобы было созвучно. Местных это поражало до крайности, и они гордились, тем, что в их деревне есть такой гитарист-певец, что давало им моральное преимущество над жителями соседних деревень.
Но пить всё равно не переставали.
Как только начинали звучать настраиваемые струны, все кто ещё мог двигаться направлялись к Йонасу Несли с собой огурцы, помидоры, зелень, варёную картошку. И конечно немереное количество самогону. Самогон был так себе, но по мозгам шибал ой как сильно. Народ рассаживался кто где. На траве, на досках, приготовленных для ремонта сарая, или высохших дровяных брёвнах. Они словно не замечали Йонаса. Суетились вокруг накрывая на улице досчатый стол. Расставляли, какие были тарелки, расчищали площадку перед гитаристом. Йонас сидел в мягком, видимо ещё с барских времён, старом облупившемся кресле склонив голову к ладам потихоньку крутил колки дёргая то за одну, то за две струны. Отчего гитара издавала недовольные пронзительные звуки. Деревенские ходили по участку на цыпочках. Разговаривали в полголоса, дабы не мешать.
И как только Йонас поднимал голову, всё будто становилось официальным. Все начинали шумно здороваться с Йонасом, звенеть посудой. Наполнять стаканы мутным самогоном. Веселье начиналось. Мужики наперебой начинали заказывать полюбившуюся им музыку:
— Йонас, давай для затравки Диппапу, ту что помедленнее!
— Ну да, давай Чайзом тайм!
И Йонас начинал затягивать известную композицию Диппёпл. На втором куплете все уже дружно, но пока тихо ему начинали подпевать:
— У У У… А А А…
Танцы были редки. В основном народ пил и обсуждал наболевшее. Думал, как жить дальше, если с каждым годом становилось всё хуже.
Иногда Йонасу надоедали эти пустые споры и жалобы. Он включал дома проигрыватель и выставлял колонку в окно. Ну, тогда начиналось настоящее веселье. Мужиков и баб было не успокоить. Самогон лился рекой. Соседи бегали к себе домой за закуской, и возвращались с корзинками овощей, мяса практически ни у кого не было. Веселье заканчивалось далеко за полночь. Все расходились по домам, не убирая столы. Йонас знал, что когда он проснётся, на дворе будет чистота и уют.
Частенько после таких вечеринок он в постели оказывался не один. Парней на деревне не осталось. Кто в город подался, да там и пропал, кто здесь спился или подсел на чёрное. Частенько девушки были разные. Все они нравились Йонасу, он не хотел ни какой отдавать предпочтение и со всеми был ласков. Видимо они понимали его и никогда между собой не ссорились, хотя все друг о дружке знали и не смущались делиться впечатлениями.
Глава 15. Дома
Йонас зашёл в дом. Внутри он казался совсем не большим. Одна большая комната и отгороженная шторой постель, на которой он практически не спал, была всегда аккуратно заправлена для гостей или когда у него бывали женщины. Для сна Йонасу служила печь. Он будто заряжался от неё как от аккумуляторной батареи. Стоило прилечь на многолетние медвежьи шкуры, оставленные бывшим хозяином, как забывались все неприятности и обиды, глаза сами закрывались. В холода тело будто растекалось, впитывая в себя деревенское тепло горящих поленьев, нежась в многовековой ауре переходящей от предков к потомкам, неся с собой биологические коды целых поколений.
Это было зимой, а сейчас светило солнце и пели птицы. Он подумал, что пора бы уж снова устроить в деревне гулянья, оставить у себя до утра девчонку. Но настроения не было — в голове скреблась одна и та же мысль: он должен это сделать.
«Я Вас спасу господин президент».
Всё находилось на своих местах: в дальнем углу лежала пачка газет, рядом вырезки статей, ножницы, чашка с недопитым вчерашним кофе, сахарница с ложкой внутри. Рядом стояла большая металлическая банка для сжигания ненужных бумаг. Шкуры на печке слегка сползли вниз, оголив белизну штукатурки. Синий спортивный костюм из мягкой набивной ткани лежал свёрнутый тут же на табуретке. Он спасал от единственного неудобства побелки русской печки и поэтому в некоторых местах имел белые проплешины. Обведя взглядом комнату, Йонас убедился, что всё в порядке. Это совсем не означало качество уборки. Для мужчины это не обязательно. Главное чтобы он знал, где у него что лежит — называлось творческим беспорядком. Он переоделся в спортивный костюм и, поправив шкуры, прилёг на печку. Кушать не хотелось. Йонас с удовольствием раскрыл свою любимую газету, ожидая очередных новостей. Мужика посадили на четыре года за кражу огурцов из погреба соседки. Ректору университета за хищение ста миллионов дали восемь лет условно!
