Но, в конце концов, жажда заставила меня шевелиться. Для начала я покрутила пружинку.
Медальон не работал.
Хорошо, что я не знала этого раньше, не пыталась запустить на длинном участке пути. Если бы я знала, что он сломался, я бы, наверное, не дошла.
Я попыталась спеть «Шутку» сама. Это довольно сложно, ведь она очень быстрая. При этом я трясла решетку.
И, уж не знаю, что помогло, – мое пение или мои усилия, но ржавая решетка в конце концов вылетела наружу, на песок, и я рухнула вместе с ней.
Тут же встала и бросилась по песку вперед. Сделав шагов десять, я окончательно лишилась сил и упала. Последнее, что я помню: ощущение мягкого песка под щекой.
Силуэт острова Рока-Алада чернел на фоне встающего над водой солнечного диска.
– Я дома, – сказал Антон.
Осталась сущая ерунда, но последние метры всегда самые долгие. Глаз уже отчетливо различал скалы, узкие фьорды и мощные, развесистые деревья. Еще несколько пустых, молчаливых минут – и вот она, земля. Крылом подать.
Орлан не стал сразу садиться, хотя очень хотелось, а пустился вдоль высокой береговой кромки, отыскивая деревья своей стаи.
Дерево-исполин, на котором когда-то свили гнездо его предки, стояло у самого обрыва. Сверху гнезда всегда кажутся маленькими – будто только и назначения у них, что оберегать кладку. В действительности же в гнезде может скрыться с головой даже человек, стоящий в полный рост.
Орлан опустился на край родительского гнезда. Оно пустовало, конечно. Ждало момента, когда он приведет сюда свою подругу. Но случится ли это когда-нибудь? Маловероятно.
Последний взмах – и он снижается. Под ногами – мягкое дно, устланное листьями, слежавшимся пухом и мхом. Теперь – спать.
Но сон пришел не сразу.
Может, так подействовала обстановка гнезда, ощущение близкого дома, но орлан думал не о последних событиях, а о будущем. О призрачном шансе создать семью.
Пара, гнездо, семья, кладка, дети… Для птиц это так же естественно, как для любых других животных в природе. Но оборотни – не просто птицы. Не только. У них слишком много человеческих ограничений.
Прикрыв глаза, орлан вспоминал свою черноголовую птицу. Ее серые, с белыми полосками, крылья на ветру. Если он и любил кого-то, то только ее. Он сам научил ее летать. Какой упорной она была, какой бесстрашной! Никогда не отставала, не просила отдыха. Они кидались со скалы вместе, одновременно, воздух обволакивал тело, перья хвоста ловили малейшие колебания.
Он был совсем юношей, она – чуть старше, но тоже очень молодой. Он никогда не говорил этого, но втайне восхищался ею. И даже когда в войне с техно она выбрала другую сторону, он простил. В какой-то момент даже готов был бросить все, нарушить договор, нарушить единство, оставить своих и сбежать. Не участвовать в противостоянии. Лишь бы вместе с ней.
Он почти решился – не смогла она. Не ушла от сестры и племянницы, от других техно. Ее ранили в первом же бою, но орлану удалось спасти ее и спрятать. Он надеялся, что, когда все закончится, они смогут создать пару – хромота подруги не имела для него никакого значения. Но когда техно разбили… она осталась воспитывать их детей. Как ни странно – и он тоже. Но находясь по другую сторону баррикад.
Так пролетело одиннадцать лет. Могло ли сложиться по-другому?
С этими сомнениями Антон уснул.
Глава шестнадцатая,
в которой начинается совсем другая жизнь
Аня
Потолок был белым.
Лежать было мягко и удобно, двигаться совсем не хотелось. Только в правой руке, у самой локтевой ямки, что-то покалывало. Я попыталась поднять руку, но сил не было совсем.
Я повернула голову. В моей руке торчала какая-то штука. Длинная прозрачная трубка вела из этой штуки высоко наверх, к перевернутой банке с водой, а банка была закреплена на верхушке какой-то вешалки. И вода по трубке капала прямо мне в руку. Что это такое?! Зачем?
Я хотела шевельнуть рукой, но, видимо, потратила слишком много усилий и снова уснула.
Сквозь сон я слышала, как приходили и уходили люди, что-то вполголоса обсуждали, но я не разбирала слов. Со мной что-то делали: цепляли на грудь проводочки, потом убирали. Кажется, меня еще кололи иголками.
Когда я окончательно пришла в себя, то в первый момент показалось: я снова в «Зеленом углу». Но нет. Для интерната тут было слишком тихо.
Стоял солнечный день. И хотя окно было завешено, сквозь неплотную, сделанную из палочек занавеску пробивались лучи света.
Я почувствовала в себе достаточно сил, чтобы сесть и осмотреться. В руке, к счастью, уже ничего не торчало, но на том месте был прилеплен пластырь.
И все-таки что-то со мной было не так. Через пару секунд я поняла: легко дышалось. Прошел мой постоянный насморк! Я настолько привыкла к нему, что давно перестала обращать внимание. Заметила только сейчас, когда он исчез.
Комната, где я очутилась, мне очень нравилась. Маленькая и уютная, с одной кроватью, на которой я и сидела. Столик. Стул. Шкафчик в углу. Рядом с ним – та самая странная вешалка, но уже без банки. Все кругом одного цвета, белого, с двумя полосками, розовой и желтой: постельное белье, стол, коврик на полу, на нем хорошенькие шлепанцы. И такие же две полоски на белой стене, как раз на уровне моих глаз. На двери было стекло с нарисованными на нем красивыми розовыми цветами, а над дверью висела какая-то коробка – я не знала, зачем она, но сразу поняла, что внутри механизм. На мне была чистая ночная рубашка, тоже белая, с двумя полосками на груди.
Как же я сюда попала? Я ведь вышла из тоннеля… а потом, наверное, потеряла сознание. Должно быть, кто-то нашел меня на берегу и принес сюда. И что тут такое, интересно? И давно ли я здесь?
Я тронула себя за шею. Медальона не было.
С беспокойством оглядевшись, я обнаружила его на тумбочке позади кровати и поскорее надела. Нельзя, чтобы медальон случайно потерялся, даже если он не работает.
В этот момент дверь распахнулась, и вошла очень красивая девушка с длинными светлыми волосами. Она была одета в белую блузку и брюки все с теми же розовой и желтой полосками. Девушка приветливо улыбалась… Но я почему-то почувствовала беспокойство. Она вошла – и мне сразу стало неуютно, хотя никаких причин для этого вроде бы не было.
– Добрый день. Ты проснулась, результат положительный. Сейчас снимем твои параметры. Меня зовут искин Инга, приветствую тебя в благотворительной клинике «Детство с комфортом».
Как она странно говорит… Я почти ничего не поняла. А «искин» – это что-то знакомое, про них, кажется, рассказывал Сергей.
Девушка подошла и коснулась моего лба рукой.
– Тридцать шесть и девять, температура допустимая, – ровным голосом произнесла она.
