Сто рублей на телефон, сто на вывоз мусора, сто — налог на землю. Вот и все подати государству, не считая ежемесячной оплаты электричества. Пенсии инвалида вполне хватало на троих. Периодически Павел звонил дочке домой из установленного в конце деревни телефона-автомата, и она рассказывала о городских новостях, и о том, что происходит в мире.
Очередная зима была очень суровой. Температура минус тридцать. Холода, не обращая внимание на утепленные стены избушки, проникали через щели в полу, проемы окон и неплотные двери. Дров хватало, но печка поедала их, словно сладости, оставляя после еды горки пепла и кусочки углей. У Клепы стали снова отказывать задние лапы, и он, не понимая, что происходит, периодически оборачиваясь, смотрел, как они оставляют после себя две тянущиеся по снегу лыжни. Периодически Павел ловил на себе взгляд единственного Клепиного глаза. Полный недоумения, он словно вопрошал: «Не знаешь, что со мной?» Веня тоже не знал, в чем дело, но помощи французу не оказывал, предполагая, что это очередная уловка мудрого старшего брата.
По вечерам Павел ставил Клепе на позвоночник компрессы. Массировал спину. С удивлением и завистью поглядывал Веня на разомлевшего от такого внимания пса, который щурил глаза и все время пытался подставить для чесания свой живот.
Прилагаемые усилия давали слабый результат. Ветеринары в один голос заявляли, что это болезнь, присущая данной породе, и печальный конец — только дело времени. Павел с недоумением глядел, как Клепа обходится без задних ног. Его жизненная активность практически не упала. Он все так же стремился сделать свои дела на улице, а потом, перебирая передними лапами, торопился в дом.
Павел выходил с ним на прогулку и помогал ему поводком, протянутым под живот, приподнимая заднюю часть корпуса. Но, когда наступила весна, Клепа уже не стремился домой. Он не желал биться задними ногами о крыльцо и облюбовал себе место под домом. Павел набросал туда старой ветоши. Постоянно сопровождать Клепу он не мог. Ему болезненно жалко было смотреть, как пес протирает о землю свои задние лапы, частенько раня их об острые камни и торчащие из земли корни.
Неожиданная мысль пришла Павлу в голову. Он достал из сарая старую хозяйственную сумку на колесиках, которую с собой в магазин таскали его родители. Отпилил длинную ручку и обрезал материю так, что образовалась небольшая площадка. К ней он пришил ремень с пряжкой. Сначала Клепа не понял, зачем пристегнули его вытянутые ноги и зад, но, сделав передними лапами несколько шагов, почувствовав быстроту передвижения и его безболезненность, помчался сломя голову по участку, как в былые времена, подпрыгивая и перескакивая через неровности, словно сошел с ума.
Эксперимент длился недолго, но этого было достаточно для осознания необходимости применения данного устройства. Павел смазал колесики, на площадку положил кусочек овчины, чтобы псу не натерло шкуру, ремни сделал шире, с захватом поясницы.
Теперь Клепа, как и раньше, мог бежать на прогулке впереди Вени. Его колесница стремглав неслась на врага, стоило только появиться на улице соседской собаке. А за этой конструкцией, словно преданный слуга, неторопливо трусил вразвалочку громадный бордос. Казалось, всем своим видом он соглашался с ролью сопровождающего и с удовольствием выполнял ее. Со временем Клепа научился разворачиваться на месте, перепрыгивать через небольшие расщелины, ездить задним ходом и преодолевать препятствия в виде крутых подъемов. При этом Веня, всегда идя сзади, если надо, помогал Клепе носом, толкая тяжелую колесницу вверх.
Французу понравилось охранять дом, лежа передними лапами на крыльце и положив на них голову. Стоило кому-либо пройти мимо забора, и он, словно одноглазый римский легионер, мчался на своей колеснице, наполняя двор металлическим дребезжанием и визгом колес. Готовый храбро врезаться в ряды врага и сокрушить его во благо отечества. Веня своей львиной поступью устремлялся за ним, сменяя протяжный рык громким глухим лаем. Его брыли, раздуваемые потоком воздуха и мощным выдохом при беге, выворачивались наружу кровяным цветом, обнажая огромные клыки.
Лето всегда приносило с собой радость и веселье. Втроем они носились по траве, играя в мяч. Спотыкаясь, падали в изнеможении. Лежали в поле, ощущая единение с природой и любовь друг к другу. Казалось, что это будет вечно.
В один из теплых дней приехали в гости бывшие однополчане. Привезли с собой мясо, овощи. Делали шашлык, веселились. Рассказывали о своих проблемах. О смене руководства, о повальном сокращении опытных сотрудников и продолжающейся коррупции и мздоимстве. Как всегда, споры закончились далеко за полночь. Утром Павел не мог найти Клепу.
— Никто моего Сильвера одноглазого не видел? — спрашивал он проснувшихся к обеду сотрудников. Но все пожимали плечами.
И только когда на мангал поставили разогревать шашлык, и по участку стал растекаться ароматный вкус жаренного мяса, все услышали громкий храп, раздающийся из сарая. Открыв дверь, с изумлением увидели две физиономии, выглядывающие из-под старой милицейской шинели. Как отражения, повернутые друг к другу, они шлепали во сне губами, периодически пуская пузыри и белые, стекающие на общую подушку слюни. Фырчали носами, немного различающимися по форме и цвету. Черный и широкий принадлежал Клепе. Белый, немного поуже, с растопыренными под ним усами — оперуполномоченному Разгуляеву.
На скрип двери Клепа приоткрыл свой единственный глаз и посмотрел на стоящих в проеме. Потянулся под шинелью так, что недовольно лязгнула его колесница. Не обнаружив для себя ничего интересного, зажмурившись, снова захрапел.
Днем все пошли на карьер купаться. Здесь уже было много приезжих. Дети бегали вдоль берега, весело крича, поливая друг друга водой. Уставшие от ночных споров сотрудники, немного побултыхавшись в воде, растянулись на травяном пригорке. Веня с Клепой лежали под кустом, лениво глядя на плескающихся в воде ребятишек.
Павел закрыл глаза. Солнышко припекало, казалось, насквозь прожигая тело своими лучами. Рядом расположились бывшие коллеги, и от этой близости, от звуков их знакомых голосов казалось, что он, как и раньше, в строю. Что еще много дел впереди, где можно почувствовать себя необходимым. Кому-то помочь. Кому-то подсказать. Жить дальше, с каждым днем продолжая ощущать важность продолжающегося пути. И ставить вешки на пройденных участках, чтобы уже никогда не вернуться назад.
Неожиданно Павел почувствовал суету там, где по колено в воде плескалась детвора, услышал вскрики детей и тревожные возгласы взрослых. Он приподнял голову и заметил, что собак нет под кустом, и в то же мгновение увидел Веню, бегущего к берегу и шарахающихся от него детей. Некоторые, увидев рядом огромного пса, заплакали. К ним устремились взрослые, готовые грудью встать на защиту дитя. Они хватали в охапку своих чад и бежали, вздыбливая воду, а затем, увязая ногами в песке, взбегали на высокий берег. Но Веня пробегал мимо них, не обращая внимания на встречный человеческий поток, будто наметил конкретную жертву для нападения. Павел вскочил на ноги, ожидая увидеть чужую собаку или кошку. Но Веня неожиданно остановился на берегу. Затем побежал по узкой полоске пляжа, глядя в сторону водной поверхности, отражающей яркое солнце. Через несколько секунд развернулся и, войдя по живот в воду, стал принюхиваться, вытягивая свою рыжую пасть вперед, словно хотел вырваться из меховой шкуры. И снова побежал вдоль берега, но уже по воде, взболомученной людьми и ставшей грязно-коричневой. Раздвигая ее своей широкой грудью, создавая волну. И затем Павел услышал издаваемые им необычные звуки, похожие на стон. Пес раскрывал пасть, нервно зевая, протяжно и прерывисто воя, мотал головой, словно пытался сбросить с себя дремоту, и затем снова устремлял взгляд на середину озера. Когда уже никого не осталось в воде и тревожные крики людей затихли, на успокоившейся глади в пятнадцати метрах от берега остался плавать четырехцветный резиновый мячик, каким играют детишки на улице и в детских садах. Павлу вдруг стало смешно, что Веня, устремившись за мячом, распугал всех отдыхающих. Он хотел извиниться перед уже успокоившимися людьми, которые стояли невдалеке и только озабоченно переговаривались, наставляя малышей.
