Приятно ощущать, как чужие искренние чувства проникают внутрь. Касаются души. На мгновенье я становлюсь тем, за кого переживают. О ком заботятся. Меня ждали в благоустроенных квартирах, уютных спальнях, кухнях, наполненных ароматами еды. Я чувствовал жалость и сострадание. Не знаю, к кому больше. К ним? Или к себе? Потому, что никогда не смогу прийти к ним. Обнять после долгой разлуки или случившихся неприятностей. Не смогу рассказать, чем все закончилось и как я смог угодить в беду. Иногда мне кажется, что город полон моими родственниками: родителями, братьями, сестрами…
Где-то среди них затерялись моя мать и бабушка Наташа. Продолжают ждать меня. А я блуждаю, прохожу мимо, приобретаю новых родственников, которых никогда не увижу…
И вдруг эта бабка. Она оказалась вполне реальной. Сколько не нажимай на красную клавишу телефона, старуха не пропадет. Она проводила меня в Чечню, нашла мне мать, больного отца и дочку. Вызволила из тюрьмы. И что? Вот она сидит на скамейке. Почему же я не возвращаюсь? Не могу. Потому, что я — «смирненько»? Смирненько…
Что-то толкало меня к этой сгорбленной старухе. Непроизвольно возникшее обязательство? Обещание? Стыд?
Словно мы играли в какую-то игру. И я продул. Преимущество всё время было на моей стороне, потому, что я был опытен и всю масть знал наперед. А бабка впервые взяла карты в руки. Но неожиданно вынула джокер, и теперь я должен! Должен что? Вернуться к ней? Снова стать Сережей? Тем бравым солдатом, что попросился в горячую точку. Мне не хватало адреналина? Или хотел денег заработать на чужом горе? А может, я вообще торговал оружием! И не один раз. Провозил поездом. Где-то слышал о таком…
Я продолжал стоять на крыльце. Одышка прошла, но природа уже не виделась мне столь прекрасной. Баба Зина сидела на скамейке и пачка «беломора» в ее руке, казалось, тоже чего-то ждет от меня. Чтобы я закурил? Курить мне не хотелось.
Я достал из кармана телефон, стал перебирать набранные ранее номера. Питания оставалось совсем мало. На этот раз Юлька ответила быстро. Я сказал, что буду через полчаса.
Глава 7. Ланка
Больше мы с Фёдором к карбиду не подходили. Неделю приятель ходил с перебинтованными ладонями. Произведя зачистку шалаша и пляжа от осколков стекла, мы стали искать другое занятие для развлечения. Некоторое время спасало мое ружье. Фёдор стрелял метче и даже укокошил одного суслика. Отнес его домой, чтобы снять шкурку.
— Не получилось, — сказал он с грустью через несколько дней, — мать выбросила в помойку, слишком стал вонять. Уксус мне не дала, пытался выделать солью. Не вышло.
Эта идея мне с самого начала не понравилась. Когда Фёдор заявил, что сошьет себе шубу из этих зверьков. Так что я был только рад, хотя и сделал сочувствующий вид.
Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я показал собранную ранее тачку. Фёдор вытащил ее из-под вагончика. Взгромоздил себе на плечи, и мы тут же отправились в горы искать подходящую площадку для спуска. Немного отстав, я невольно наблюдал танцующую походку приятеля. Шёл он приблизительно так же, как стоял, переминаясь с ноги на ногу. Широкие штанины в полосочку, похоже, других у него не было, колыхались от степного ветра. Внутри раструбов вибрировали ноги. Казалось, что они напряжены. Сосредотачиваются, чтобы проще выкидывать вперед болтающиеся тяжеленные ботинки. Получалось с задержкой. Те жестко бухались о каменистую почву, легко плющили упругую траву. Своих шагов я не слышал.
Съехали мы всего один раз. Точнее, съехал только Фёдор. Выбрав гладкую скальную поверхность, он, не раздумывая, решил ее опробовать. Уселся на тачку и даже оттолкнулся руками, как это делают саночники. Остановиться уже не смог.
— А-а, твою,… — услышал я, когда его лохматая голова скрылась за уступом горы.
Быстро спускаться вниз было трудно из-за множества каменистых осколков и трещин. Фёдор встал мне навстречу. В его руках была палка от руля. Тачка валялась перевернутой. Передних подшипников с перекладиной как не бывало. Он с сожалением пожал плечами. На лбу красовалась треугольная рана, из которой сочилась кровь. Точно его в маковку клюнул гигантский петух.
— Можно сделать самокат! — показал он на оставшиеся части тележки, размазывая кровь, устремляющуюся между бровей к глазам.
Я с пониманием кивнул головой. С радостью думал, что мне не придется повторить его подвиг.
Последующие наши занятия носили более спокойный характер.
На куске фанеры нарисовали мишень и кидали в нее нож. Кто точнее. Многое зависело от силы броска. Фёдор явно пользовался своим преимуществом.
Затем играли в «ножички». Очертили круг на земле и поочередно разными приемами втыкали в него лезвие. Тем самым делили круг на сектора. Когда участник уже не мог стоять на оставшемся кусочке земли — проигрывал. Здесь мне повезло больше. Гады приятеля не умещались на обрезанной площадке уже после третьего-четвертого броска. Федор пытался стоять босиком, но я возмутился, считая это несправедливым. К моему удивлению, возражения не последовало. Он согласился со своим поражением.
Федор нравился мне бесконфликтностью. Он казался добрым старшим братом. Заботливым и предупредительным. Всегда улыбался. Растянув толстые губы в стороны, слушал без разницы что. Будь то наставления его отца, отчитывающего за нежелание брать в руки книгу. Или похвала моей матери за внимание ко мне. Даже, когда я пытался спорить, он казался счастливым только оттого, что с ним кто-то заговорил. Федор казался частичкой окружающего мира. Этой первозданной природы. Не загубленной цивилизацией, несущей зависть и ложь.
— У вас здесь есть баня? — спросил он однажды.
Я удивился. Все местные знали, что три раза в неделю в бараке на краю поселка организовывают общественную помывку. В пятницу и субботу — мужчины, в воскресенье — женщины.
Сообщил об этом Федору. Было утро субботы. Он хитро улыбнулся, предложил мне встретиться на следующий день, когда стемнеет. Надеть что-нибудь неяркое. Потом я уже понял, к чему все шло. А тогда казалось очередным заманчивым приключением.
Мы пошли к бане, где в одном из окон изнутри была сцарапана краска.
— Моя работа! — с гордостью улыбнулся Федор. Вчера специально ходил с отцом.
— Первый раз что ли? — удивился я.
— Дома моюсь в тазике, — как всегда наивно улыбнулся он.
Я представил этого дылду стоящим посреди вагончика. Недовольно журчащую воду, льющуюся из кувшина. Окатываемые сутулые плечи, острые лопатки и вихляющиеся мослы конечностей. Усмехнулся. Подумал, что есть в Федоре какая-то странность. Может, он «УО»? Как говорили в одном из популярных детских фильмов — умственно отсталый?
Окно находилось высоко, и Федор мог дотянуться только на носочках. Припал глазом и словно забыл про меня. Слышалось его сопение и кряхтение то ли от неудобства позы, то ли ещё от чего. Насладившись зрелищем, через некоторое время он обернулся. Посмотрел по сторонам и, заметив деревянный ящик, подтащил его прямо к стенке. Жестом предложил мне встать на него, чтобы заглянуть внутрь. Я отказался — молча помотал головой. Почувствовал что-то скабрезное. Федор занял мое место — снова припал к щели. Но в этот момент подошла женщина и выглянула поверх нанесенной краски. Приоткрыла форточку.
