Со всех сторон послышался озлобленный лай и рык. Собаки словно почувствовали сигнал к атаке. Сорвались, бросились к столу. Сидевшие повскакивали со своих мест. С криками бросились врассыпную. Послышался женский визг. Вздыбились клубы пыли. Псы вскочили на стол. Загремела посуда. Огромная бутыль самогона упала, покатилась по доскам, рухнула на землю. Разбилась вдребезги. Запахло спиртным. Собаки хватали объедки, недоеденные куски мяса. Дрались из-за еды, поднимая пыль. Визг и рычание перекрыли все звуки.
В грязном тумане у крыльца что-то завозилось, забилось, застонало. Хрипы и кряхтенье. Словно это был единый живой организм, раздираемый изнутри. Он ворочался, сопел, взбрыкивал. Поднимал все новые и новые клубы пыли. Словно что-то нарождалось новое никому неизвестное. Казалось, вот сейчас все успокоится. Из опустившейся завесы подымется кто-то обновленный, чистый. Сбросит с себя разодранные ошметки.
Неожиданно все стихло. Пыль начала оседать. И там, где она опустилась на землю, стали видны ярко коричневые пятна, поверх которых накатывала алая кровь. Смешивалась. Растекалась разводьями, образуя лужи. Те расширялись, окружая мелкие камешки.
В наступившей тишине ровно стучал дизель.
Послышалось глухое шарканье шагов, хруст гравия. Появился старый монгол. Маленький коренастый. Шёл торопливо враскачку. Ноги колесом в традиционных сапогах с загнутыми носами. Подпоясанный халат. Из-под остроконечной шапки — седые пряди волос. По оставленному им воздушному следу, принюхиваясь, тянулись собаки. Мельком взглянув вокруг, склонился над Красным псом. Кинжалом раздвинул пасть сжимающую человеческое горло. Начавшийся рык пса обратился в едва слышимый короткий скулеж. Дядя Володя захрипел. Стал судорожно дергать ногами, словно пытаясь идти. Из шеи ударил алый фонтанчик.
Старик наклонился и приобнял собаку. Что-то бормотал. Взял на руки, будто огромный мохнатый куль, и выпрямился. Подол халата обагрился кровью.
Некоторое время смотрел на распростертое тело дяди Володи. Покачал головой. Глухо произнес:
— My компан (плохой приятель).
Засеменил прочь, прогибаясь назад под тяжестью ноши. Толкал коленями повисшие лапы пса.
Угрюмо понурив головы, за ними потянулась часть собак.
Кто-то крикнул врача. Из медпункта с чемоданом бежала молодая фельдшерица. Присела на корточки у изголовья раненного. Перебинтовала горло. Расстегнула рубашку. Нагнулась, прижалась ухом у груди. Изо рта мужчины плеснула кровь, запенилась. Медичка вскочила, прижала руку ко рту, прислонилась к вагончику. Согнулась, дёрнулась телом. Сдержалась — не вытошнило. Все-таки — медперсонал.
Ноги дяди Володи ещё раз вздрогнули в коленях, затем затихли. К нему бросилась жена. Лицо в слезах. Упала на колени. Закричала, стала ругаться, бить лежащего кулаками по груди — полетели красные брызги. Затем затихла, вытянула руки, прижалась, обняла тело. Стала жалобно скулить, вздрагивая.
— Самолет, вызывайте самолет! — кричал отец.
Медичка качала головой, вздыхала.
Мать плакала, попыталась затолкать меня домой. Обняла, прижала к себе, не давала выйти.
— Сынок, не ходи никуда! Иди в дом, милый! Эти собаки…
Мама мамочка, мамуля…
Я вырвался. Меня тошнило от страха или отвращения. Сбежав с крыльца, стремглав припустил к ручью. Два раза упал, споткнувшись о свои капканы. Наконец сквозь траву засветилась вода. Стал черпать ладонями и пить. Плеснул на лицо. Вспомнил слова дяди Володи о том, что охота и война — только для настоящих мужчин. Он умер на войне. И теперь был «смирненько». Смирненько, смирненько…
Перешел вброд на косу. В шалаше слышались всхлипывания Ланки, возня и приглушенные короткие фразы. Наверно ей тоже было плохо. Федор успокаивал. Хорошо, что ребята здесь. Успели удрать. Значит у них все нормально. Мне хотелось побыть с ними. Увидеть идиотскую улыбку Федора. Хитрый взгляд Ланки. Меня начала бить дрожь. Перед глазами — кровавое месиво. В ушах слова старого монгола. Теперь я понял, откуда взялась баранина для праздника. И почему пришёл Красный пёс. Все это было ужасно — не хотелось думать о смерти. Невольно вспомнил встречу с Красным псом здесь. Представил себя растерзанным, распластанным, как дядя Володя, «смирненько»…
У порога лежало платье Ланки и знакомые полосатые штаны приятеля. Черные гады с налипшими песчинками валялись тут же невдалеке.
Сквозь фанерные стены шалаша стали слышны девичьи стоны и сопение Федора. Подумал — женская истерика. Не может успокоиться. Наверно тошнит от увиденной картины побоища, или теряет сознание. Быть может, Фёдор делает ей искусственное дыхание.
Хотел броситься внутрь, но подумал, что вряд ли смогу помочь, а в такой тесноте буду только мешать. Сел на песок сбоку, стал ждать.
Форточка была открыта. Надеясь подать знак Федору, я заглянул в нее. Увидел раскрасневшийся задранный профиль Ланки. Затуманенный взгляд. Блестящую дорожку, идущую от глаза к виску. Она плакала! Из приоткрытого рта вырывались стоны похожие на оханья. Носик периодически морщился, губки перекашивались, щечки вздрагивали. Мне хотелось, чтобы она пришла в себя. Рот был свободен, значит, Федор делает массаж! Шебуршит в темноте, стукается о перегородку, кряхтит.
Неожиданно Ланка повернула голову и увидела меня. Глаза расширились от удивления. Но тот час сощурились. Плеснули привычной надменностью. Она сильнее задрала подбородок, откинула голову назад. Косясь на меня, застонала:
— Ну, давай, давай! Сделай это!
«Что я должен сделать? — подумал я, но тут же понял, что просьба не ко мне. Видимо мой приятель выполняет что-то не так! Надо помочь! Но… этот заносчивый взгляд… спесивый отворот головы!»
И тут в форточке показалось голое плечо Федора. Мелькнула пунцовая физиономия. Он что-то замычал. Перегородка заскрипела сильнее. Ланка продолжала глядеть на меня. Мокрые глаза сверкнули презрительным лукавством. Свет упал на ее оголенную грудь с большим розовым соском.
Теперь я догадался, что спасать её не надо…
— Ну давай, давай! — застонала она громче. Я понял — теперь это для меня! Специально. — А-а! Ну давай, давай, детка!.. Детка!..
В тот же момент шалаш содрогнулся. Было слышно, как что-то мощно ударило в потолок. Затем в стену. Казалось, внутри забилось огромное дикое животное. С треском распахнулась дверь. Высунулась всклокоченная голова Федора с испуганным бледным лицом. Увидел меня:
— Где Дедка? — вытаращил свои голубые безумные глаза. Черные семейники приспущены, на коленях.
Быстро подтянул их. Схватил полосатые штаны. Попытался надеть, прыгая на одной ноге. Оглядываясь вокруг. Запутался в штанине, упал.
Я вспомнил родственника Ланки. Его огромный волосатый кулак перед лицом Федора. Меня разобрал смех. Я ухватился руками за живот, покатился на спину, громко заржал. Слышал, как за перегородкой шалаша заливисто хохочет Ланка. Она поняла свою ошибку, но это её не обескуражило…
