– Эй, робяты, – заглянув за забор, поманила Санька. – Пряника медового не хотите ль?
Сразу же бросив игру, мелюзга заинтересованно закивала:
– Хотим! А ты нам просто так его дашь?
– Не я. И непросто так. Постоялый двор Галимчи-татарина знаете?
– Угу.
– Спросите там двух Михайлов, передайте от Аграфены-девы поклон. Сразу и пряник получите.
– Всего-то поклон передать? – изумленно переглянулись детишки.
– Всего-то, вот вам крест! А пряник-то вкусен, ага.
* * *
– Пряники просят? Что – вот так просто, ни за что? – Михутря и Магнус, поставив кружки на стол, удивленно взглянули на служку.
Тот пожал плечами:
– Не знаю, господа мои. А вот что есть – говорю. Они у ворот стоят, отроци малые, на двор заходити боятся. Да и не пустит никто.
– Ладно, глянем…
В Алексеевский храм пошел самолично Магнус. Отстоял вечерню, а заодно и встретился с Графеной. Внимательно выслушав девушку, король многозначительно кивнул и велел ждать дальнейших инструкций.
– Чего, господине, ждать? – не поняла рыжая.
– Указаний моих жди, Александра, – спокойно пояснил молодой человек. – Встретимся завтра же… где тебе удобней?
– На ручье, знамо дело. Днем, пред обеднею. А ежели не смогу, так сразу после обедни.
Таким образом, для создания и претворения в жизнь плана освобождения своей высокородной супруги у Леонида осталась ночь… и еще полдня. Впрочем, сегодняшний вечер тоже не оказался потраченным зря! Ни сам Магнус, ни его друг Михаил Утрехтский, бывший разбойник, капитан шайки ландскнехтов и бывший гез, особенно долго не думали, посчитав, что в данном случае лучше всего сыграть на скорость, провернув все как можно быстрее. Самое же главное, не договариваться больше ни с кем, используя только имеющиеся в распоряжении силы: самих себя и Саньку с компанией малолеток.
Выбраться из монастыря – и податься на запад, не обязательно сразу в Ливонию, для начала можно и в Польшу, или Речь Посполитую, как с 1569 года именовались объединенная Польша и Литва. Понятие «государственная граница» в те времена отличалось некоей неопределенной расплывчатостью, никаких контрольно-следовых полос и грозных пограничников с собаками или каких-либо застав еще и в помине не было. Просто на главных трактах иногда стояли стрельцы или иные воинские люди, скажем, какой-нибудь захудалый дворянин со своими боевыми холопами. Иногда стояли, иногда – нет. И это – толок на торговых путях, что же касаемо лесов, полей, рощиц и всего такого прочего – там хоть целыми ватагами можно было через границу подаваться, никто не препятствовал – не мог, да никого и не было-то.
Неплохо было бы достать лошадей, теплую одежду, оружие и хоть какие-нибудь, на первое время, припасы – путь-то предстоял не близкий и очень опасный, ввиду необычайно расплодившихся во время опричнины разбойничьих шаек, в которых кого только не было! Беглые крестьяне, посадские, коим надоело тягло, разорившиеся дети боярские, дворяне, казаки… Даже вот такие, как Михаил Утрехтский – кондотьеры, искатели приключений на свои задницы. Так что освободить узницу из монастыря – это еще полдела. Главное – добраться в Ливонию да прочно утвердиться на троне.
Шутка ли, уже второй месяц королевство без короля! Хорошо хоть, там на всех должностях верные люди, коим вполне можно доверять. По крайней мере, Арцыбашеву так казалось.
Целую ночь приятели думали, прикидывали, как бы половчей провернуть дело. Санька, кстати, предупредила, что Алексеевскую обитель охраняет целый отряд стрельцов, выставленный недавно, как раз по приезде узницы-княжны. Девок да монашенок стрельцы на монастырский двор пропускают, а вот мужиков допрашивают по всей строгости. Потому и выходило, что кондотьерам в обитель не сунуться никак. Рискованное дело, опасное. Вдруг да и у стрельцов приметы опального короля имеются? Правда, по таким приметам каждого второго-третьего хватать можно…
– И все равно, как-то в келью проникнуть нужно, – упрямо набычился Леонид. – Думаем, друже, мыслим.
Они сидели вдвоем в опустевшей трапезной, разговаривали, потягивая кисловатый квас. Кругом никого – ни служек, ни хозяина, все давно спали. Хотя…
Где-то в третьем часу ночи хозяин все же заглянул, зевая:
– Все полуночничаете?
– Да заговорились вот. А тебе-то что не спится, друже Галимча?
Хозяин постоялого двора снова зевнул и тряхнув головой, растянул губы в самой широкой улыбке:
– Так ведь праздник завтра, православные! Святых Козьмы и Дамиана день, «кузьминки»! Забыли, что ль?
– Забудешь тут… – махнул рукой король.
Михутря же заулыбался в ответ, точно так же – широко и радостно:
– Кузьминки – об осени поминки! Пиво, небось, варить зачали?
– Посейчас и зачнем, помолясь, – перекрестившись на висевшую в дальнем углу залы икону, благостно кивнул татарин. – Вчера уже и солод, и хмель приготовили. И ячмень – отборнейший, такой даже царские лошади не каждый день едят! Утром сладим пивко, попробуете – не оторветесь. Я, кстати, в крещенье-то как раз – Козьма.
– То-то мы и глядим – ходишь весь такой радостный!
Еще на Козьму и Демьяна – на кузьминки – варили да жарили кур, коих в обычные дни почти не ели, в основном держали на яйца да ради петушиных боев. Молодежь называла этот праздник – «кочеты», устраивая веселые гулянья. Парни рядились в цветные шапки с подобием петушиного гребня, девки снимали какую-нибудь корчму иль, на худой конец, баньку – устраивали там посиделки, приглашали парней…
Все это, вспоминая свою юность, бегло рассказал Михутря, и Арцыбашев, выслушав его, едва не крикнул «йес!». Кузьминки – это как раз было то, что надо.
– Слышь, друже Галимча! А где тут можно косметику купить недорого? Ну, в смысле белила-румяна-сурьму?
Гуляние началось уже с утра: со всего города, с пригородных деревень, с посадов, народ стягивался за Москву-реку, к церкви Козьмы и Демьяна. Во всех храмах рвали небо колокольным звоном, гулкий благовест плыл над столицей, растекаясь по ближним лесам и торговым трактам. Везде варили пиво, ели курей да судачили о том, какая будет зима. По приметам, ежели на Козьмодемьяна листья еще остались на дереве, не облетели до конца, то зима будет морозною. Если же на кузьминки шел снег – жди весной разлива.
Нынче с погодою повезло. Снега не было, стоял небольшой морозец, и ласковое солнышко весело сверкало в глаза, отражаясь в церковных маковках и золоченых крестах. Ходили, скапливались группками молодые девчонки и парни, сговаривались на «скупщину». Люди постарше заходили на постоялые дворы и в корчмы, да и в царев кабак не зазорно было заглянуть, выпить за-ради праздника водки.
На Черторые, в Алексеевском храме, тоже толпился народ. В массе своей все местные – с Чертолья. Встречая знакомых, степенно раскланивались, заходили в церковь, а потом пили прямо на улице пиво, разливаемое из больших дубовых бочек. Охранявшие узницу стрельцы в этом смысле не отставали от остальных – тоже опрокидывали кружку за кружкой, даже караульным – и тем подносили. Да и что говорить – служба-то нынче не бей лежачего! Ну, кому надо Алексеевскую обитель штурмом брать, освобождать узницу? Чай, сумасшедших нет. И стены крепки, и опальная царева племянница, честно сказать, никому не нужна особо. За родителей ее, Старицких, кто заступался? Никто. Вот и за княжну – так же.
