– Петер, баранку хочешь?
– С удовольствием, ваше величество!
Парнишка начинал со слуг еще в те времена, когда его молодого господина, сира Магнуса Ливонского, никто не воспринимал как истинного и уважаемого всеми монарха, а потому сейчас, когда король вошел в силу, пользовался некими привилегиями. Мог явиться к завтраку вот так, почти что без всякого дела. Подумаешь, письмишко принес.
– Может, и вина выпьешь? – юная королева растянула губы в истинно царственной улыбке. – Садись, вон…
– Ой, ваше величество, сказать по правде, мне как-то невместно…
– Садись, говорю, и не разглагольствуй! – Маша повысила голос. – Сам себе наливай и накладывай, не стесняйся.
Еще раз поклонившись, Петер тут же уселся за стол – спорить с королевой было бессмысленно, об этом уже все при дворе знали.
– Думаю, он не только письмо принес, – подняв бокал, княжна подмигнула мужу. – Наверняка что-то сказать хочет. Ведь так, Петер?
– Ой, ваше величество, вот уж поистине от вас ничего не скроешь.
– Так, говори же! – сверкнув синими, как весеннее небо, глазами, красавица повелительно махнула рукой.
Таким жестам Леонид тоже учился (жена и учила), правда, получалось пока плоховато, через раз, и этак – с натяжкою, словно бы через силу. А вот у Маши все выходило само собой – вальяжно, царственно и без малейшего налета пошлости. Ну, еще бы, чай, не крестьянка, а княжна, принцесса крови.
– Угу, угу…
Хлебнув вина за здоровье королевской четы, юноша перешел к делу, ради которого и явился. Рассказать, пока не забыл – поведать о фон дер Гольце.
– Ну-ну-ну! – подогнал Магнус. – Говори, говори… Очень даже интересно послушать.
Еще из прежней своей – ревельской – жизни Петер знал многое, а уж о столь своевольном бароне – тем более. Вот и сейчас говорил о том, что старый барон жесток без меры, своенравен и себе на уме, что верить ему нельзя ни в коем случае, и лучше всего держать под постоянным контролем, приставив верного человека.
– Только человек этот должен быть очень близко, государи мои, – закончил юный мажордом. – И в любой момент – быть готовым к самой лютой смерти.
– Вот! – глянув на мужа, Мария Владимировна со значением пристукнула ладонью по столу. – А я тебе что говорила? Нельзя Александру к нему… страшно. Лучше ей какого другого жениха подобрать, хоть из тех же баронов.
Арцыбашев хмыкнул:
– Думаешь, они лучше, что ль?
– Ничуть не лучше, – тут же подтвердил Петер. – Точно такие же. Но фон дер Гольц – самый из них сильный. И дружина у него многочисленна, и вассалы – рыцари. Да и замок Гольц – неприступен, что уж тут говорить.
– Ну, положим, супротив пушек никакой замок долго не выстоит, – вскользь заметил король. – Однако ты прав, с таким могущественным вассалом нужно держать ухо востро. Кстати, сегодня же отправим к нему вестника. Пусть собирает войско. Пора выступать к Раковору! Еще что-то?
– Еще не все о старом бароне, – мажордом скромно опустил глаза. – Если позволите…
– Давай уж!
Вот тут Петер опирался больше на слухи, так и сказал – «все знают», значит, конкретно никто ничего утверждать не смог бы. Говорили, что старый барон свел в могилу всех своих трех жен, одну за другою. Нет, нет, не задушил и, боже упаси, не повесил! Просто они все как-то чахли и умирали, бедняжки… Значит – отравил, тут и думать нечего. Еще что касаемо семьи фон дер Гольца – два сына барона погибли в сражениях, говорят, славные были рыцари, земля им пухом. Еще имелась дочь, и вполне здравствовала, замужем за рижским купцом.
– За купцом! – ахнула Маша. – Это что же – могущественный и надменный барон свою дочку за купчишку отдал? С подлым сословием породнился!
Юноша поднял глаза потолку:
– О, ваше величество! Если б вы знали, сколько у того купца денег! Что же до рыцарской чести, так она лет триста назад, наверное, и была. А нынче честь не в чести, в чести – деньги, такие уж поганые времена, что даже доблестный рыцарь за презренный металл мать родную продаст, потом купит обратно, и снова продаст. Не рыцари, а евреи краковские! Такие же и у старого барона вассалы – бесчестные, алчные… Да других-то нынче и нету.
* * *
Утром, усердно помолив Господа об удаче, начальник шведской артиллерии под Везенбергом, тучный усач в сверкающей кирасе и шлеме с петушиным пером, велел перетащить орудия поближе к осажденной крепости. Этим важным и трудоемким делом пушкари и приданные им на помощь рейтары занимались почти до полудня, и хорошо, что снег еще не растаял, иначе провозились бы и до вечера.
Огромные «единороги» и мортиры встали на самых передовых земляных укреплениях – шанцах, примерно в полверсте от ворот Везенберга. Главный артиллерист лично рассчитал траектории полетов ядер, пушкари тщательно навели стволы и, зарядив орудия, вытянулись, в полной готовности поглядывая на своего командира. Приказ не заставил себя ждать – усач в начищенной до блеска кирасе вытащил из ножен шпагу… поднял… Махнул:
– Огонь!!!
Страшной силы грохот потряс окрестности осажденного Раковора. Потом говорили, будто его было слышно даже в Ревеле и Дерпте. Но это – потом, сейчас же…
Сейчас же на шансах сотворилось нечто ужасное, словно бы сам Бог разгневался за что-то на шведов! Толстый ствол мортир вдруг подпрыгнул, разрываясь на тысячи смертоносных осколков, точно так же взорвались и все остальные пушки – такой уж неудачный вышел залп.
Адское пламя поднялось к самому небу, повалил густой черный дым, и охваченные огнем пушкари, вопя от ужаса и боли, бросились в тающие сугробы. Увы, в живых остались немногие. Погиб и главный артиллерист, его шлем с петушиным пером позднее нашли во рву перед самой крепостью.
Известие о происшествии с пушками вызвало в фургончике дядюшки Ксенофонта искреннюю и бурную радость. Особенно веселились отроки: все ж таки в этой диверсии имелась и немалая их заслуга. Кто лазал по всем позициям? Кто шастал, выпрашивая милостыню у пушкарей, а заодно и высматривая все, что было нужно? Нет, не зря рисковали ребята! Кто-то из посланных ливонским монархом людей все же сделал свое дело, и теперь у шведов не осталось самых лучших стволов, без чего затевать новый штурм было бы гиблым делом.
– А, как громыхнуло-то?! – раздувая костер, восторженно сверкнул глазами Егорка.
Его сотоварищ, мелкий Левка, важно поправил шапку:
– Я думал, они раньше взорвут… А тут – перед самым штурмом, ух ты! Говорят, свей теперь не ведают, что и делать.
– Из Стекольны новые пушки привезут, – глубокомысленно заметил Федька. – Или еще откуда-нибудь притащат. Коли позволят им… Эх, теперь бы нашему королю – быстро! Конницу бы послать, да… О, смотрите-ка, Графа! Эй-эй, Аграфена! Ты ведь тоже слышала, да?
– Да уж, тут и глухой услышит, – отряхнув с армянка остатки снега, девушка уселась поближе к костру. – Рвануло знатно! Свен от этого не скоро оправятся… а может, и вообще осаду снимут, уйдут.
