Я едва сдержался от того, чтобы сказать «низко», но в последний момент решил многозначительно промолчать. Ссориться с таким человеком, как Игнатьев, у меня не было ни малейшего желания, а уж оскорблять его – и подавно.
– Так это вы были тем самым капитаном, что отказался пожимать мне руку, – кивнул больше самому себе Игнатьев. – Хотя, конечно, графов в нашей империи не так уж много, мог бы и узнать вас сразу. Но это сейчас значения не имеет, по большому счету. Хорошо, что вы знаете Флэшмена, мне не надо будет вводить вас в курс дела. Он на самом деле опасный враг, готовый на любую низость. Вчера он, несомненно, попытался произвести на вас впечатление человека, вполне уверенного в том, что нам тут делать уже нечего и всем фактически владеют британцы. Ведь их унтера уже служат в армии эмира инструкторами. Это большая победа британцев, но не окончательная.
– И нам есть чем ответить на это? – спросил я. – Кроме триумфа на играх, конечно.
– Да, есть, – кивнул Игнатьев. – Моими агентами в Бухаре давно ведется активная работа. К примеру, используем против британцев Якуб-бека. Тот сейчас явно не в фаворе у Музаффара. Я стану давить на то, что Якуб-бек – давний друг британцев. Ни в чем обвинять напрямую лорда Кадогана, конечно, нельзя. Он легко разобьет все наши укоры, однако это Восток. Тут намеки часто куда важнее прямых нареканий и влекут куда больше последствий. Флэши же вряд ли станет активно действовать при дворе эмира. Он, конечно, любитель блистать, но не в этот раз, и двор не его масштаба. Ему ближе королевские, лучше всего – правящих домов Европы.
– А что же он будет, по-вашему, делать тут?
– Скорее всего, постарается каким-то образом повлиять на Игры, мои агенты докладывают, что его несколько раз видели вместе с Сохрэбом, эмирским визирем.
– Уже знаю, чем занимается этот Сохрэб, – кивнул я. – Но тут мы можем ответить только усиленными тренировками. Путешествие уже достаточно сплотило команду, однако подлинной проверкой нам будут игры. Я постараюсь как можно правильней организовать их, но, сами понимаете, ко всему подготовиться невозможно.
– Понимаю, – покачал головой, поднимаясь со стула, Игнатьев. Он прошелся по кабинету, откинул занавеску и глянул на город, раскинувшийся внизу. – Игры давно уже стали продолжением политики, верно, граф? Вы же почувствовали это в Лондиниуме на праздновании юбилея принца Альберта, не так ли?
Я кивнул, также вставая со своего стула. Времени было мало. До начала игр надо провести еще хотя бы пару тренировок, и самое скверное – я даже не знаю точно, когда они начнутся. Это Восток, вся жизнь здесь определяется велением владыки и ничем более. Разве что религия еще может наложить отпечаток, да и то воля правителя часто оказывается сильнее.
– Тогда, в Арабате, думал, что больше не увижу Флэши, когда вы увезли его, – сказал я зачем-то.
– Надо было тогда же обезглавить его за побег, – по тону Игнатьева понял, что он усмехается, но не особо весело. – Ведь это он сорвал весь мой план по вторжению в Британскую Индию.
– Во время Крымской войны у нас могли быть столь грандиозные планы? – опешил я.
– Знаете, у вас, граф, сейчас такое выражение лица… – Игнатьев сделал вполне красноречивую паузу. – Даже не представляю, каким оно станет, если вы узнаете, что и для нас, и для британцев все эти топтания в Крыму были только отвлечением внимания. Они готовили десант на Санкт-Петербург, а мы – удар по Индии, главному источнику доходов британской короны. И реализовать наш план помешал именно Флэшмен, не без помощи Якуб-бека, конечно, но уверен, что стоял за всем этим именно он. Поэтому нападение Якуб-бека на нашу экспедицию я склонен напрямую связывать с появлением в Бухаре Флэшмена. Это не может быть простым совпадением.
– Возможно, это и так, – пожал плечами я, – сейчас это уже не столь важно. Спасибо за предупреждение, граф, я должен откланяться. Сколько времени осталось до начала игр, неизвестно, а потому провести его надо с максимальной пользой.
– Конечно, – кивнул мне на прощание Игнатьев, – я вас надолго не задержу. Я хотел лишь передать вам, что эмир вчера на пиру сообщил мне, что хочет увидеть схватку русской и британской команд. И что он уже дал на этот счет указания Сохрэбу.
– Знать своего врага перед боем всегда хорошо, – покачал головой я, – пускай это и противоречит правилам, установленным де Кубертеном.
В тот день я смог наконец устроить нормальную тренировку, можно сказать даже усиленную. Собравшиеся поглазеть на нас драгуны примерно к ее середине не стеснялись уже довольно громко комментировать происходящее. В предыдущих сражениях они не могли как следует разглядеть нашу работу – сами были заняты, а теперь не уставали поражаться тому, что может проделать слаженная, пускай и далекая в этом от идеала, команда игроков. Знакомцы и кумовья Корня то и дело толкали друг друга или просто стоящих рядом товарищей локтями, громко кичась знакомством с таким «гарным лыцарем», как он. Похоже, скрывать свое явно запорожское происхождение они считали излишним. Хотя от кого его тут таить, собственно говоря, если кругом все свои – за исключением врагов, конечно.
Во время одного из перерывов на тренировке, когда я отдал Дорчжи на растерзание моим стрелкам – у него с противостоянием им все еще были серьезные проблемы, ко мне подошел Корень, протянул влажное полотенце, чтобы утереть с лица пот. Я кивком поблагодарил его, однако просто так запорожец не подошел бы, и я ждал, когда он заговорит.
– Ты чего хочешь от этих местных, которые с подковой придут? – спросил он у меня. – Конечно, если придут.
– Есть одно дело, – ответил я. – Все зависит от того, имеется ли у них достаточно людей для помощи нам.
– А ты так уверен, что они станут помогать за просто так?
– Вот это мы сегодня и узнаем, – усмехнулся я.
Они пришли, как и обещали, на закате, когда солнце окрасило небо в зловещий красный цвет. Их было трое. Первый – тот самый местный, что валялся в пыли у ног Дорчжи. Второй – воин, хотя и одет очень просто, почти как нищий. Вот только под грязным халатом позвякивала не особо хорошо укрытая кольчуга, а из-под полы торчала длинная рукоять кинжала. Третий же был как раз тем человеком, чье присутствие для меня было важнее всего. Халат он носил такой же потрепанный, как и остальные, но чистый, тюрбан был аккуратно намотан на чисто выбритую голову, и вообще в целом вид он имел достаточно ухоженный. Такого с первого взгляда точно не примешь за нищего. Сперва он низко поклонился Дорчжи и вынул из-под халата стальную подкову, висящую на достаточно толстой, отливающей серебром цепи.
– Мой человек сказал, – произнес он по-русски с сильным акцентом, обращаясь к Дорчжи, – что у тебя на шее висит золотая пайцза Великого кагана. Я не смею не верить тебе, но глаза могли обмануть моего человека, ибо он глуп и ничтожен.
Словно в подтверждение его слов местный, что валялся в ногах у Дорчжи, тут же снова рухнул на пол, не смея голову поднять.
Ничего не говоря в ответ, Дорчжи вынул из-за пазухи золотую пластинку и протянул ее человеку с подковой на шее. Тот шагнул ближе, почти носом уткнувшись в пластинку, близоруко прищурив глаза. С минуту, если не дольше, он изучал вычеканенное на ней, а после отступил на пару шагов и повалился ниц рядом с первым местным. Воин в кольчуге и при длинном кинжале тут же последовал за ним.
