Через три недели туземный рыбак принес удивительную новость: группа англичан довольно жалкого вида ожидала помощи на соседнем пляже, куда они кое-как добрались пешком.
– Не могу поверить, что речь идет о Баскервиле, – сказал Дрейк капитану судна. – Подойти ближе к берегу.
Шлюпка, посланная на берег, подобрала нескольких измученных людей, в том числе и Баскервиля, который не только падал с ног от усталости, но и был ранен.
– Нам не повезло, адмирал. Гарнизон Панамы стойко оборонялся, а потом перешел в контратаку.
– Ну что же, Панама подождет.
Дрейк был в ярости. Ведь причина, по которой он отложил наказание города, была неподобающей для корсара: он заболел дизентерией. «Дифайенс» несколько суток крейсировал в море у Портобело. Чтобы развлечь лежащего в своей каюте адмирала, официальный картограф и художник экспедиции принес ему свои акварели:
– Это вид островка Буэнавентура, адмирал. Мне было приятно изобразить «Дифайенс» на фоне зеленого берега.
Дрейк рассматривал рисунки и молчал. Он явно томился от нетерпения. Врач адмирала знаком отослал художника. Чуть позже послышались крики, поднялась суета, люди столпились на корме. Врач вышел к собравшимся:
– Адмирал сказал мне, что лично возглавит рейд для наказания Панамы. «Я встану отдать приказ». С этими словами он приподнялся – и замертво рухнул на кровать.
«Такого славного моряка в Англии больше не было вплоть до Нельсона» – примерно такую фразу можно найти в трудах многочисленных британских морских историков. Испанцы тоже хранят память о Дрейке. В 1915 году А. Э. В. Мейсон, один из биографов адмирала, встретился с алькальдом Кадиса. Этот муниципальный чиновник держался столь недоброжелательно, что Мейсон спросил его о причинах такого приема. Испанец глянул ему прямо в глаза:
– Вы забыли о Дрейке?
Ни один груз не доставляет столько неприятностей, как порох. Во время Второй мировой войны грузовые суда, перевозившие снаряды, входили в состав конвоев, которые пересекали Атлантику или Северный Ледовитый океан. Если в такой корабль попадала торпеда, бомба или снаряд, водную ширь сотрясал глухой рев, к небу взмывал огненный столб, увенчанный густой шапкой дыма. Когда дым рассеивался, на поверхности ничего не было, словно корабля никогда и не существовало.
В 1689 году подобной участи мог ожидать «Серпант», французский 24-пушечный фрегат, атакованный голландским кораблем. «Серпант» вез из Кале в Брест груз пороха в бочонках. Пушкари, как могли, отражали атаку нападавшего судна, но вся команда знала, что положение не из приятных. Юнге, как и матросам, было известно об угрозе, нависшей над кораблем. Бледный парнишка сидел, скорчившись, у подножия мачты. Ничего удивительного, ведь ему было всего двенадцать лет. Капитан «Серпанта» заметил перепуганного мальчишку:
– Поставить его на ноги. Привязать к мачте. Кто не умеет смотреть в лицо опасности, не заслуживает жизни.
Матросы повиновались. С детьми в ту эпоху не церемонились. Капитана «Серпанта» звали Жан Бар. А юнгой был его сын Франсуа-Корниль.
Жан Бар один из самых знаменитых французских корсаров. Он был именно корсаром, не пиратом. Большинство биографов изображают его в сценах, больше похожих на лубочные картинки. Одни истории правдивы, другие спорны. То, что произошло на борту «Серпанта», – истинная правда.
8 января 1679 года Жан Бар получил звание капитан-лейтенанта Королевского морского флота. Людовику XIV был хорошо известен его послужной список. Он знал, что этот уроженец Дюнкерка, двадцати девяти лет, сын судовладельца, служил под командованием знаменитого голландского адмирала Рюйтера, морского гения. Но когда Франция вступила в войну против Голландии, Жан Бар покинул эту службу из патриотических соображений. Много лет спустя Жана Бара, капитана первого ранга, представили королю. Людовик XIV ничем не выказал своего удивления, хотя совсем иначе представлял себе прославленного моряка.
Министр Поншартрен поддерживал тогда корсарскую войну, а не войну эскадренную, которая довольно дорого обходилась Франции, не принося особых успехов. Именно он настоял, чтобы корсарами становились моряки Королевского флота. Офицеры Морского корпуса, горделивые, как павлины, постоянно насмехались над офицерами-корсарами. Их сарказм достиг апогея, когда разнеслась весть о том, что король собирается принять Жана Бара.
– Неотесанный мужлан, ходит как бык, а теперь его распирает от важности. Он для визита в Версаль заказал себе штаны и камзол с золотым шитьем, подбитый серебряной парчой. Его первый помощник шевалье Форбен, словно ярмарочный шут, прогуливает по Парижу этого разодетого медведя.
Но человек, стоявший перед Людовиком XIV, был одет пристойно, держался почтительно и с достоинством. Крепкая стать, плотно сжатые пухлые губы и умный взгляд синих глаз. Этот человек, которого боялись англичане, голландцы и испанцы, понравился «королю-солнце». Монарх задавал Бару вопросы и с интересом выслушивал ответы. Беседа продолжалась долго.
Завершив поход против мавров Сале, Жан Бар привез сто пятьдесят знатных пленников, в том числе сына правителя этого африканского порта. А это означало солидный выкуп. Еще будучи капитаном второго ранга, он выдвинул оригинальную идею об объединении корсаров в специальную эскадру. Корсарская эскадра изматывала противника, грабила и топила торговые суда, нападала на одиночные военные корабли, рассеивалась в случае встречи с превосходящими силами врага и собиралась вновь, когда появлялись менее защищенные суда. Последний эпизод имел место в 1687 году.
– Расскажите мне все в деталях, – потребовал король.
Жан Бар на фрегате «Ле Жё» и Форбен на «Райёзе» получили задание сопровождать двадцать торговых судов, идущих из Северного моря в направлении Бреста. На широте острова Уайт появились два английских корабля – «Нон сач» («Несравненный»), вооруженный 48 пушками, и его «сопровождающий» с 44 пушками. Оба французских фрегата располагали всего 40 пушками. Жан Бар понимал, что в таких условиях открытое сражение равносильно самоубийству, но бой четырех кораблей позволит торговому конвою уйти.
Оба французских корабля атаковали «Нон сач». Вначале ветер не был благоприятным, но вскоре он переменился. Бой продолжался три часа. Торговые суда уже находились вне пределов досягаемости. На борту французских фрегатов кончился порох, они потеряли мачты и были изрешечены снарядами. В живых осталось всего тридцать моряков, часть из них серьезно раненных. У Форбена шесть ран, Жан Бар тоже легко ранен. Делать нечего, пришлось сдаться, перейти на борт «Нон сача». Пленников приветствует боцман.
– Как, – удивляется Жан Бар, – никто из офицеров не вышел встретить нас!
– Месье, они все убиты. Вы хорошо поработали.
Обоих раненых капитанов, а также Во-Минара, первого помощника, заключили в тюрьму форта Плимута. Толстые стены, окна с решетками, дверь на засове. Но к пленникам относились хорошо, особенно к Жану Бару.
– Ваше мужество достойно уважения, – говорил ему комендант форта.
