Вывести, например, новый сорт.
С учениками такого не получалось.
Сменить, сменить профессию, она становится смертельной, как у укротителя зверей!
И как пригодились ежедневные купания в ледяной воде-то! Без этого жуткого тренинга учитель свободно мог бы сейчас представлять собой шведский стол (холодные закуски) для десятка птичек…
Так в шутку думал педагог, только недавно свалившийся в пропасть из-за слишком бойкой ученицы.
Тем более что он и начал, в сущности, уже разводить цветы – с одного лепестка. Некоторые лепестки ведь (он читал) способны пускать корни, так что каждое утро молодой математик с надеждой осматривал свой ботанический трофей насчет новых ростков – тот держался в полной свежести и сохранности, плавал в воде, не завядая, но никаких корешков себе не отпустил.
Теперь к нему добавился второй точно такой же. Он так же сиял в хрустальной чаше, и красные огоньки дробились на острых гранях стекла.
А девушка Крапива вернулась домой и сразу пошла к сестре – тем более что свет у нее так и горел.
Сестра сидела в кресле поникнув головой.
– Что с тобой? – спросила Крапива весело. – Ножка болит?
Малина ничего не ответила.
– Пойди прими таблетку, – безжалостно сказала Крапива. Она была в хорошем, смелом настроении после спасения учителя, и ее раздражали чужие страдания. Надо быть бодрой! – Пойдешь? Или тебе принести?
Малина опять промолчала.
– Ты все знаешь? – безжалостно спросила Крапива – Что я виновата?
Малина посмотрела на нее сухими, ввалившимися глазами.
– Но математик спасен! – воскликнула Крапива.
Малина вдруг густо покраснела, как полагается этой ягоде, и заплакала. Слезы текли у нее сквозь пальцы, которыми Малина закрыла лицо.
– Я его спасла на вертолете. За мной залетел Андрей из пожарки. Он за мной бегает еще с зимы. Помнишь, мы были там на экскурсии? – трещала возбужденная Крапива. – Вот я ему и позвонила. Мы сняли учителя, он сидел внизу, в Ущелье Смерти. Андрей здорово водит вертолет! Мы чуть с ним не разбились, там такое узкое место! Винт даже не помещается! Он обещал меня тоже научить водить, хочешь?
Малина все рыдала, не в силах остановиться.
– Кончай! – сурово сказала Крапива. – Все?
– Все, – прошептала Малина и судорожно вздохнула.
– И обними меня! – потребовала Крапива.
Сестры обнялись. Малина все еще вздыхала.
– Слушай, Малиночка, – заговорила Крапива, гладя сестру по голове. – Слушай! Помнишь, у нас была соседка? Ну, про которую говорили, что она колдунья и что она напророчила нам… Помнишь? Мама-то рассказывала в детстве.
– Помню, – еле слышно откликнулась Малина.
– Ну помнишь, она пообещала, что у нас будет у каждой свое колдовство?
– Да.
– Ты уже нашла свое колдовство? А?
– Не знаю, – растерянно ответила Малина.
– А как ты наколдовала?
– Я не колдовала, – прошептала Малина – Я все придумала… Придумала – и все.
– А вот что ты придумала? Отвечай! – требовательно сказала Крапива.
– Я ничего не могу, – помолчав, отозвалась Малина. – Ничего сказать не могу.
– Нет, ты ответишь! Ты ответишь! Скажешь мне! Мне нужно мое колдовство!
Малина как онемела. Ей было стыдно, но она не могла помочь сестре.
– Хорошо, я тебе скажу так, – продолжала Крапива. – Мое желание уже противоположно твоему? Да? Я подозревала это. Но нам это и предсказали, Малиночка! Что я захочу того, чего не хочешь ты! Но это не значит, что твое желание главнее! И я добьюсь своего. Имей в виду! Я спасла ему жизнь и теперь имею право. Я все сделаю! И для этого не надо никакого колдовства! Я и сама смогу! И кругом люди, они мне во всем помогут, у меня много мальчиков, да! Они готовы на все! Но важно другое – чтобы и он меня полюбил.
Малина вдруг ответила:
– А разве можно заставить человека любить?
Крапива удивленно спросила:
– А если он сам не понимает своего счастья? Если он еще молодой? Когда мы с ним танцевали, мне показалось, что он все понял. Но он тут же пригласил на танец Калину, ты помнишь? А не меня! Он не понимает своего же счастья! Ты видела это безобразие? Калина танцевать не умеет!
– Я не помню.
– Ах да, ты ведь сидела с больной ногой. Ну и в чем тогда заключается твое колдовство, если он даже тебя ни разу не пригласил? Ты небось истратила все на какую-нибудь ерунду? Да? Да? На что?
– Я не знаю… Мне что-то снится… И все.
– Что тебе снится, дурочка?
– Я не помню…
– Ну скажи мне, что тебе снится, – настаивала Крапива. – Море? Горы? Лес?
– Не знаю.
– Но ведь у тебя это получилось? И хватит с тебя. Теперь давай это мне.
– Я ничего не помню, – в который раз тихо произнесла Малина.
Крапива подумала и повела атаку с другой позиции:
– А о чем ты все время думаешь, скажи! Ну скажи! Ну ведь у тебя никогда не было секретов от меня! Мы же самые близкие люди на свете!
– Нельзя, – тихо ответила Малина.
– А то что будет? – не унималась Крапива.
– Нельзя.
– Какая ты стала злая! – завопила Крапива. – Правильно колдунья сказала, что я буду добрая, а ты злобная!
– Ну все, – решительно произнесла Малина и надулась, как бы обидевшись. Так у них всегда бывало в детстве. Крапива долго могла дразнить тихую Малину, но когда та обижалась, то ее никакими силами было не уговорить. Малина молчала неделями.
Крапива весело воскликнула:
– Ну смотри! Когда я пойму, что это такое, а я это пойму – то я тебя не пожалею! Смотри у меня! Колдунья нам обеим предсказала, и со мной это тоже случится! Так что я буду безжалостна!
Малина горестно молчала и только покачивала головой. Крапива тоже стала горестно качать головой, как бы стыдя сестру. И в зеркале отражались два одинаково расстроенных личика, которые вертели носами как маятники, из стороны в сторону, только одна голова была белокурая, а другая черная как ночь.
Что же касается молодого учителя, то он, возвратившись из душа, опять встал столбом над хрустальной чашей с лепестками, а потом подумал и бросил туда дополнительную крошку сахара и полтаблетки аспирина, так научила его делать старушка, преподаватель биологии.
Каждому лепестку – дополнительное питание, подумал он.
И только после этого учитель, морщась, начал обрабатывать свои ссадины.
А Крапива тем временем не дремала: она написала математику письмо, что приглашает его на свой день рождения. И подписалась: «Калина». И бросила это письмо в почтовый ящик, внутренне хохоча. Письмо это было целиком написано на компьютере, так что учитель не смог бы разобрать, что почерк тут совершенно другой.
