СВЕТА. Поехала, вернее. К родным, в Подольск.
ТОЛЯ. Давно?
СВЕТА. Сразу… после нашей записи.
ТОЛЯ. Насколько я представляю, туда часа полтора в одну сторону.
СВЕТА. Меньше. Час пятнадцать с метро.
ТОЛЯ. Устанет. Обратно ехать ей будет поздно. Все-таки Подольск, шпана.
СВЕТА. Она не любит нигде ночевать.
ТОЛЯ. Ну что же…
Пауза, во время которой Толя немного ближе подходит к Свете.
СВЕТА. Ты… есть будешь?
ТОЛЯ. Меня хорошо отравили в этом ресторане.
СВЕТА. Мне понравилось.
ТОЛЯ. Меня отравили.
СВЕТА. Нет, мне понравилось.
ТОЛЯ. С непривычки.
СВЕТА. Нет, мне просто понравилось, как там кормят.
ТОЛЯ. Цыпленок табака?
СВЕТА. Почему цыпленок? Я ела бефстроганов.
ТОЛЯ. Ты завтра на себе почувствуешь, что значит бефстроганов. Они на каком масле это готовят, знаешь?
Толя подходит к Свете, и вот тут она может отойти по другую сторону стола искать домашние тапочки под скатертью.
СВЕТА. Мне понравилось.
ТОЛЯ. Цыпленок табака был хорош только для зубного врача.
СВЕТА. Я ела бефстроганов.
ТОЛЯ. А цыпленок годился лишь только для зубного врача.
СВЕТА. В смысле?
ТОЛЯ. После него срочно надо чинить зубы.
СВЕТА. У тебя плохие разве зубы?
ТОЛЯ. У меня зубы отличные, ни разу не болят.
СВЕТА. Тогда что тебя волнует?
ТОЛЯ. То, что, кроме костей, нечего было есть.
СВЕТА. Поменял бы, попросил официантку.
ТОЛЯ. Не люблю подымать хай в ресторанах.
СВЕТА. Ты все равно поругался ведь с официанткой вначале.
ТОЛЯ. Но это не от большой любви. Посадила за стол с крошками, объедками.
СВЕТА. Кто сажал? Ты сам скорей сел.
ТОЛЯ. Кругом столько столов пустых, а они говорят – подождите.
СВЕТА. Подождали бы.
ТОЛЯ. У тебя ведь нога стертая.
Фраза производит какое-то действие, которое вполне можно назвать как бы звуком лопнувшей струны.
СВЕТА. Я из-за этих туфель прокляла всё на свете. Бегала, бегала за ними почти весь этот месяц, в результате взяла на полномера меньше и только позавчера.
ТОЛЯ. Это когда я тебе звонил?
СВЕТА. В этот день.
ТОЛЯ. Трудно было достать?
СВЕТА. Да белых нигде не было. Лето.
ТОЛЯ. Заранее надо было.
СВЕТА. Да так как-то.
ТОЛЯ. В конце концов, написала бы мне. Адрес я тебе свой оставлял.
СВЕТА. Я тебе тоже адрес оставляла.
ТОЛЯ. Я все бегал с дома продажей.
СВЕТА. Я работала.
ТОЛЯ. Там у нас, в моем бывшем городе, можно неожиданно что-то достать. На толкучке по субботам с рук продают.
СВЕТА. Я не люблю с рук, от покойника может быть.
Пауза. Толя стоит.
ТОЛЯ. У нас после зимы там, в моем этом бывшем городке, немецкое кладбище начало оттаивать, рушилось. Представляешь? Зимой кое-как, знаешь, забросали, и вся любовь, а весной стало проседать. Мой приятель там отхватил два красных сапога – один сам из земли показался, а за вторым пришлось порыться, и в самом неожиданном месте, как бы ногу оторванную в головах положили, причем валетом. (Смеется.) А что, мясо с костями вытряхнул, на базаре выменял. Дорого взял. Вымыл, правда, в озере. Да в озере немцы весной дыбом вставали, льдина на льдину налезала. Там мыть то же самое.
СВЕТА. Фу.
ТОЛЯ. Это я в подтверждение тебе. Кто-то эти сапоги купил.
СВЕТА. Фу как.
Толя долго смеется. Он все еще стоит.
ТОЛЯ. Вообще-то надо умыться после этого посещения ресторана. Где-то тут был мой чемодан, там полотенце.
СВЕТА. Да возьми там в ванной, наши красные висят.
ТОЛЯ. Во-первых, если уж на то пошло, негигиенично, общее полотенце.
СВЕТА. Я тебе другое наше дам, тоже красное.
ТОЛЯ. Как различать будем?
СВЕТА. Я тебе зайчика вышью.
ТОЛЯ. Зачем? На самом деле у меня тут целое приданое. Простыни есть, пододеяльники даже.
СВЕТА. На своих собираешься спать?
ТОЛЯ. Жизнь подскажет.
СВЕТА. Я с мамой лягу, а ты постелешь себе. Тогда твое приданое не пропадет.
ТОЛЯ. Не пропадет мой скорбный труд. Я стирал и гладил все свободное время. Покупал, стирал и гладил.
СВЕТА. Сам?
ТОЛЯ. Я один, как ты знаешь. В моем родном городке тоже был один, хотя мама в свое время не согласилась меня женить на одной местной девочке. Сказала, что у нее родители до третьего колена ей известны и все воры. Так что я все стираю себе и глажу до сего времени сам.
СВЕТА. Вас там в Нахимовском приучили вальс танцевать и стирать.
ТОЛЯ. Ты со мной зря не пошла на вальс.
СВЕТА. У меня нога стертая, ты бы мог пригласить Кузнецову.
ТОЛЯ. У нее свой муж для этого есть и сидел.
СВЕТА. Он бы не обиделся, если бы ты Кузнецову пригласил.
ТОЛЯ. Да, он бы не обиделся.
СВЕТА. Главное, два дела тебя приучили в Нахимовском: танцевать и простыни стирать. Одно другое дополняет, идеал настоящего мужчины.
ТОЛЯ. Почему же? Мы в Нахимовском были на всем готовом, простыни стирать не приходилось. Это вообще дело не такое. Не умею. Даже когда я на буровой работал в степях Казахстана, и то у нас повариха стирала. И в Свердловске я ведь на квартире у хозяйки жил, по договоренности опять-таки с ее простынями.
СВЕТА. Ты это все рассказывал.
ТОЛЯ. Я про простыни впервые. Первый раз в жизни простыни стирал, когда к тебе собирался. Купил, выстирал в порошке и прогладил. На купленных сразу ведь спать не будешь, через сколько рук прошли: швеи-мотористки, не говоря уже о ткачах, потом ОТК, потом на складе, дальше продавцы, покупатели.
СВЕТА. Молодец. Гигиену соблюдаешь.
ТОЛЯ. Да, я аккуратный парень, брезгливый.
СВЕТА. Брезгуешь нашими-то полотенцами?
ТОЛЯ. Я? Нет. Зачем.
СВЕТА. А почему свои привез?
ТОЛЯ. Ну так как же… Ведь я знаю. У вас на самом-то деле не густо.
СВЕТА. Не густо, но я всегда к Новому году сама себе подарок делаю: две новые смены покупаю, и спим на чистом.
