– Я перепутал бутерброд, я привезу тебе другой.
Но дочь подошла поближе и посмотрела на бутерброд с каким-то странным выражением на лице. Тогда отец спрятал сверточек в карман и прижал ладонью, чтобы дочь не отобрала.
Она стояла рядом, опустив голову, с протянутой рукой:
– Дай мне, папа, я голодная, я очень голодная.
– Ты не будешь есть эту гадость.
– Нет дай, – тяжело сказала она.
Она тянула к его карману свою гибкую, очень гибкую руку, но отец понимал, что если дочка отберет и съест этот бутерброд, она погибнет.
И тогда, отвернувшись, он вытащил сверток, открыл его и стал быстро есть это сырое сердце сам. Тут же его рот наполнился кровью. Он ел этот черный хлеб с кровью.
– Вот я и умираю, – подумал он, – как хорошо, что я раньше чем она.
– Слышите меня, откройте глаза! – сказал кто-то.
Он с трудом разлепил веки и увидел, как в тумане, разъехавшееся вширь лицо молодого доктора.
– Я вас слышу, – ответил отец.
– Какая у вас группа крови?
– Такая же как у дочки.
– Вы уверены?
– Да, это точно.
Тут же его подвезли куда-то, перевязали жгутом левую руку, ввели в вену шприц.
– Как она? – спросил отец.
– То есть, – занятый делом, тоже спросил врач.
– Жива?
– А как вы думали, – мельком ответил врач.
– Жива?!
– Лежите, лежите, – воскликнул милый доктор.
Отец лежал, слыша, как рядом кто-то хрипит, и плакал.
Потом уже хлопотали над ним, и он опять уехал куда-то, опять было зелено кругом, но тут его разбудил шум: дочь, лежа на соседней койке, громко хрипела, как будто ей не хватало воздуха. Отец смотрел на нее сбоку. Ее лицо было белым, рот приоткрылся. Из руки отца в руку дочери шла живая кровь. Он сам чувствовал себя легко, он торопил ход крови, хотел, чтобы она вся излилась в его ребенка. Хотел умереть, чтобы она осталась жива. Затем он оказался все в той же квартире, в огромном сером доме. Дочери не было. Он тихо пошел ее искать, осмотрел все углы этой роскошной квартиры со многими окнами, но никого живого не нашел. Тогда он присел на тахту, а потом прилег. Ему было спокойно, хорошо, как будто дочь уже устроилась где-то, живет в радости, а ему можно и отдохнуть. Он (во сне) стал засыпать, и тут появилась дочь, вихрем вступила в комнату, сразу оказалась рядом как вертящийся столб ветра, завыла, затрясла все вокруг, впилась ногтями в сгиб его правой руки, так что вошла под кожу, сильно закололо, и отец закричал от ужаса и открыл глаза. Врач только что вколол ему в вену правой руки укол.
Девочка лежала рядом, дышала тяжело, но уже не так скрипела. Отец привстал, опершись на локоть, увидел, что его левая рука уже свободна от жгута и перебинтована, и обратился к врачу:
– Доктор, мне надо срочно позвонить.
– Что звонить, – откликнулся доктор, – пока звонить нечего. Ложитесь, а то и вы у меня… поплывете…
Но перед уходом он дал все-таки свой радиотелефон, и отец позвонил домой жене, однако никого не было. Жена и теща, видимо, рано утром одни поехали в морг и теперь метались, ничего не понимая, где труп ребенка.
Девочке было уже лучше, но она еще не пришла в сознание. Отец старался остаться рядом с ней в реанимации, делая вид что умирает. Ночной доктор уже ушел, денег у несчастного больше не было, однако ему сделали кардиограмму и пока оставили, видимо, ночной доктор о чем-то все-таки договорился, или же кардиограмма была плохая.
Отец размышлял о том, что предпринять, – спуститься вниз он не мог, звонить не разрешали, все были чужие, занятые. Он думал, что же сейчас должны чувствовать его две женщины, его «девочки», как он их называл всех скопом – жена и теща. Сердце его сильно болело. Ему поставили капельницу, как и девочке.
Затем он заснул, а когда проснулся, дочки рядом не было.
– Сестра, а где девочка, здесь лежала?
– А что вы интересуетесь?
– Я ее отец, вот что. Где она?
– Ее повезли на операцию, не волнуйтесь и не вставайте. Вам нельзя.
– А что с ней?
– Не знаю.
– Милая девушка, позовите доктора!
– Все заняты.
Рядом стонал старик, за стеной кто-то, похоже что молодой врач, видимо, проделывал какие-то манипуляции со старухой и переговаривался с ней как с деревенской дурочкой, громко и шутливо:
– Ну… Бабуля, супу хочешь? (Пауза.) Какого супу хочешь?
– Мм, – мычала старуха каким-то нечеловеческим, жестяным голосом.
– Хочешь грибного супу? (Пауза.) С грибами хочешь? Ела с грибами суп?
Вдруг старуха ответила своим жестяным басом:
– Грибы… с рогами.
– Ну молодец, – крикнул врач.
Отец лежал и беспокоился, где-то делают операцию его девочке, где-то сидит ополоумевшая от горя жена, рядом дергается теща… Его посмотрел молодой врач, опять сделали укол, наступил сон.
Вечером он тихо встал и, как был, босой, в одной рубахе, пошел вон. Добрался до лестницы незамеченным и пошел вниз по холодным ступеням, как привидение. Спустился до подвального коридора, пошел по стрелке, на которой было написано «Отделение патанатомии».
Тут его окликнул какой-то тип в белом халате:
– Больной, вы что тут?
– Я из морга, – вдруг ответил отец, – я заблудился.
– Как это из морга?
– Я вышел, но там остались мои документы. Я вернулся, но где это?
– Ничего не понимаю, – сказал этот белый халат, взял его под руку и повел по коридору. А потом все-таки спросил:
– Вы что, встали?
– Я оживел, никого не было, пошел, а потом решил все же вернуться, чтобы зафиксировали.
– Чудно, – ответил провожатый.
Они пришли в отделение, но там их встретил матом фельдшер. Отец выслушал все его возражения и спросил:
– И дочь моя здесь, она должна была поступить после операции.
Он назвал фамилию.
– Да нету, нету ее! Все мозги проели! Утром искали! Нет ее! Всех тут раком поставили! Этот еще психбольной! Из дурдома сбежал, что ли? Откуда он?
– Там в переходе между корпусами пасся, – ответил белый халат.
– Да вызывай ты охрану, – опять заматерился фельдшер.
– Дайте мне позвонить домой, – попросил отец. – Я вспомнил, я в реанимации лежал на третьем этаже. Память отшибло, я после взрыва на Варшавке сюда попал.
Тут белые халаты замолчали. Взрыв на Варшавке произошел сутки назад. Его, дрожащего, босого, отвели к столу, где стоял телефон.
