– Печально это слышать.
– Да нет, он не умер. Впрочем, потерял левую ногу ниже колена. Тогда не пользовались протезами, да и сейчас, похоже, не пользуются. Обычно он каждое утро закалывал штанину брюк булавкой. И, думаю, по-своему гордился этим.
Он поднял стакан и произнес:
– Sláinte!
[6]
– Ваше здоровье, – сказал Микки и набрал в рот пива. К счастью, оно было таким холодным, что вкуса почти не чувствовалось. Он полез в портфель и вынул блокнот и ручку.
– Сразу за дело, – заметил Тиррелл.
– Если предпочитаете подождать…
– Нет, это правильно.
Микки достал из кармана пиджака маленький диктофон «Олимпус» и показал Тирреллу.
– Не возражаете, если я…
– Да, возражаю. Убери. А еще лучше, вынь батарейки и положи эту штуку так, чтобы я ее видел.
Микки сделал, как было сказано. Это несколько затрудняло дело, но Микки неплохо владел стенографией и обладал хорошей памятью. В любом случае, он не будет прямо цитировать Тиррелла. Это был фон – яркий фон. Тиррелл прекрасно это понимал, когда согласился встретиться с Микки. Если бы его имя всплыло в какой-либо связи с книгой, он бы выкрутил Микки пальцы так, чтобы они стали бы напоминать штопор.
– Расскажи мне чуть больше, что за книгу ты пишешь.
Микки рассказал. Оставив в стороне большую часть художественных и философских составляющих своего замысла, он попытался по возможности оставаться нейтральным, объясняя свой интерес к Паркеру.
Хотя отношение Тиррелла к детективу оставалось не совсем ясным, Уоллес подозревал, что оно скорее негативное – хотя бы потому, что пока все, кто относился к Паркеру с симпатией или уважением, наотрез отказывались говорить о нем.
– А ты сам встречался с Паркером? – спросил Тиррелл.
– Встречался. Я хотел взять у него интервью.
– И как?
– Он без всякого предупреждения врезал мне по животу.
– Это на него похоже. Он сукин сын, головорез. И это еще не самое худшее в нем.
Тиррелл отпил свое виски. Стакан был уже наполовину пуст.
– Хотите еще? – спросил Микки.
– Конечно.
Микки повернулся к стойке, и ему даже не пришлось заказывать: Гектор просто кивнул и пошел за бутылкой.
– Я хочу знать все, что знаете вы.
И Тиррелл начал рассказывать. Сначала он рассказал про отца Паркера, который убил двух подростков в машине, а потом покончил с собой. Капитан не мог предложить никаких догадок о причинах этого убийства, а только предположил, что с отцом было что-то не так, и эта странность перешла к сыну: плохие гены, возможно, предрасположенность к насилию.
Прибыли гамбургеры вместе со второй порцией виски для Тиррелла. Тот принялся за еду, но Микки воздержался. Он был слишком занят записями – или так сказал бы, если бы Тиррелл спросил.
– Насколько известно, первым человеком, которого он убил, был Джонни Фрайди, – сказал Тиррелл. – Он был сутенер, и Паркер забил его до смерти в туалете на автобусной станции. Мир от этого ничего не потерял, но дело не в этом.
– Почему вы подозреваете Паркера?
– Потому что он был там. Камеры наблюдения сняли, как он заходил и выходил из станции как раз в то время, когда произошло убийство.
– Камеры были и у двери в туалет?
– Камеры были везде, но они его не засняли. Зафиксировали только, как он входил и выходил из здания.
Микки был озадачен.
– Как это возможно?
Впервые Тиррелл проявил неуверенность.
– Не знаю. Тогда камеры не были зафиксированы, кроме тех, что на дверях. Мера для снижения расходов. Они перемещались из стороны в сторону. Наверное, он рассчитал время и двигался, когда они были направлены в другую сторону.
– Это непросто.
– Трудно. Но не невозможно. И все же это странно.
– Его допрашивали?
– У нас был свидетель, который и вывел его на сцену – уборщик в туалете. Парень был кореец. Не мог сказать больше трех слов по-английски, но узнал Паркера на снимках с камер. Ну, то есть выбрал Паркера в числе пяти других. Сложность была в том, что для того парня мы все на одно лицо. Из тех выбранных пятерых четверо отличались друг от друга, как я от тебя. И все же Паркера привлекли, и он согласился дать показания. Даже не позвал адвоката. Он признался в том, что был на станции, но больше ни в чем. Сказал, что приходил в связи с каким-то беглецом, которого его попросили разыскать. Это проверено. В то время он работал по делу какого-то подростка.
– И на этом все закончилось?
– У нас хватало оснований, чтобы его обвинить, но не было большого желания. Он был бывший коп и всего за несколько месяцев до того потерял жену и ребенка. Может быть, его не любили товарищи, но копы поддерживают своих в беде. Это было бы все равно, что обвинить Белоснежку в незаконном проникновении в чужое жилище. И, как я сказал, Джонни Фрайди был далеко не пай-мальчик. Многие восприняли это как гуманный акт – что кто-то навсегда исключил его из команды.
– А почему Паркера не любили?
– Не знаю. Ему не надо было быть копом. Он не подходил для этой профессии. В нем всегда было что-то не то.
– Зачем же он пошел в полицию?
– Думаю, какая-то неуместная верность памяти его старика. Может быть, он думал, что сможет отплатить за смерть тех ребятишек, если будет хорошим копом, лучше, чем его отец. По мне, так это единственный замечательный поступок в его жизни.
Микки не стал на этом задерживаться. Его удивила глубина неприязни Тиррелла к Паркеру, и он не мог понять, что такого мог Паркер сделать, чтобы заслужить ее, – разве что спалить дом Тиррелла, а потом на пепелище изнасиловать его жену.
– Вы сказали, что убийство Джонни Фрайди было первым, в причастности к которому заподозрили Паркера. Были и другие?
– Полагаю, были.
– Полагаете?
Тиррелл просигналил, чтобы принесли третью порцию виски. Теперь он казался немного заторможенным, и в то же время раздражительным.
– Слушай, по большей части это уголовщина: здесь, в Луизиане, в Мэне, в Виргинии, в Южной Каролине. Он как смерть с косой или рак. Если мы знаем об этих убийствах, неужели ты считаешь, что нет других, о которых мы не знаем? Думаешь, он каждый раз вызывает полицию, когда сам или его дружки останавливают чьи-то часы?
– Его дружки? Вы имеете в виду двоих, известных под именами Ангел и Луис?
– Я имею в виду призраков, – тихо сказал Тиррелл. – Призраков с зубами.
– Что вы можете рассказать о них?
