– Можете дать мне адрес? Я бы хотел с вами поговорить.
– О чем, детектив? Уже поздно, а у меня был тяжелый день.
– Я бы предпочел поговорить лично. Какой адрес?
– Подождите.
Джимми только что вышел из ванной комнаты и вопросительно приподнял брови, и я прикрыл трубку рукой.
– Это коп из Шестьдесят восьмого. Хочет поговорить со мной. Ничего, если мы встретимся здесь? У меня такое чувство, что мне может понадобиться алиби.
– Конечно, – сказал Джимми. – Как его фамилия?
– Сантос.
Джимми покачал головой.
– Не знаю такого. Уже поздно, но, если хочешь, я могу кое-кому позвонить, узнать, что случилось.
Я дал Сантосу адрес. Он сказал, что будет в течение часа. Тем временем Джимми убрал пустую бутылку и начал обзванивать свои контакты, хотя, если ничего не удастся узнать, оставалась возможность обратиться к Уолтеру Коулу. Первого же звонка оказалось достаточно, чтобы кое-что выяснить. Когда он повесил трубку, его руки тряслись.
– Совершено убийство.
– Где?
– Тебе это не понравится. На Хобарт № 1219. На кухне твоего прежнего дома найден труп мужчины. А убитый… Приготовься испытать смешанные чувства… Это Микки Уоллес.
Через полчаса прибыл Сантос. Это был высокий черноволосый мужчина, вероятно, не старше тридцати лет. У него был голодный взгляд человека, намеревающегося подняться по карьерной лестнице так быстро, насколько это в человеческих силах, и которого не опечалило бы, если бы на этом пути пришлось отдавить кому-то пальцы. Он был явно разочарован, когда оказалось, что у меня есть алиби на весь вечер, и притом его может подтвердить полицейский. И все же он согласился на чашку кофе, а если и не был очень дружелюбен, то оттаял достаточно, чтобы смириться с тем фактом, что подозревать меня нет разумных оснований.
– Вы знали того парня? – спросил он.
– Он планировал написать про меня книгу.
– И как вы к этому отнеслись?
– Не очень хорошо. Я пытался помешать ему.
– Могу я спросить, каким образом? – Если бы Сантос был наделен антеннами, они бы затрепетали. Может быть, я не убил Уоллеса сам, но мог найти кого-нибудь другого, чтобы выполнить это.
– Я сказал ему, что не буду сотрудничать с ним. И пообещал ему, что никто из моих близких тоже не будет с ним сотрудничать.
– Похоже, он не понял намека. – Сантос попробовал кофе. Вкус его как будто приятно удивил. – Хороший кофе, – сказал он Джимми.
– «Блу Маунтин», – ответил тот. – Только лучшее.
– Так вы говорите, что работали в Девятом?
– Верно.
Сантос снова переключил внимание на меня.
– Ваш отец тоже работал в Девятом, не так ли?
Я чуть ли не восхитился его способности брать с места в карьер. Должно быть, кто-то прочел ему по телефону основные детали моей жизни, пока он ехал в Бенсонхерст, если только он сам не занимался мною раньше.
– Снова верно, – ответил я.
– Вспоминаете старые времена?
– Это касается данного дела?
– Не знаю. Касается?
– Послушайте, детектив, – сказал я. – Я хотел, чтобы Уоллес прекратил совать свой нос в мою жизнь, но не хотел его смерти. А если бы я собрался его убить, я бы не стал этого делать в комнате, где умерли мои жена и дочь, и сделал бы так, чтобы в это время находиться подальше от места преступления.
Сантос кивнул.
– Пожалуй, вы правы. Я знаю, кто вы такой. Что бы о вас ни говорили, никто не называет вас болваном.
– Приятно слышать.
– Не правда ли? – Он вздохнул. – Прежде чем ехать сюда, я поговорил кое с кем. Они сказали, что это не ваш стиль.
– А что они называют моим стилем?
– Они сказали, что этого мне знать не нужно, и я им поверил, но они подтвердили, что это совсем не похоже на то, что было сделано с Микки Уоллесом.
Я молча ждал продолжения.
– Его пытали каким-то лезвием, – сказал Сантос. – Это было не очень утонченно, но эффективно. По моим догадкам, кто-то хотел заставить его говорить. Когда он сказал то, что знал, ему перерезали горло.
– Никто ничего не слышал?
– Никто.
– Как его обнаружили?
– Патруль увидел, что открыты боковые ворота у дома. Полицейские обошли дом и увидели на кухне свет – от маленького фонарика, вероятно, Уоллеса, но его еще нужно проверить на отпечатки пальцев на всякий случай.
– И что потом?
– Вы ничем не заняты?
– Сейчас?
– Нет, на неделе, чтобы встретиться. Что думаете?
– Я здесь закончил, – ответил я.
На самом деле, конечно, это было не так. Если бы не отвлекало ничто другое, я бы остался у Джимми до утра в надежде выдавить из него все до последней подробности, раз уж выпал шанс впитать все, что он рассказал. Может быть, я бы попросил его еще раз рассказать все с самого начала – просто чтобы убедиться, что ничего не пропущено, – но Джимми устал. Этот человек провел вечер, признаваясь не только в собственных грехах, но и в грехах других. Ему нужно было поспать.
Я знал, о чем Сантос хочет попросить, и знал, что отвечу да, в каком бы свете это меня ни выставило.
– Я бы хотел, чтобы вы осмотрели дом, – сказал Сантос. – Тело убрали, но вам нужно кое-что увидеть.
– Что?
– Просто посмотрите, ладно?
Я согласился. Я сказал Джимми, что, вероятно, еще вернусь поговорить в ближайшие дни, и он сказал, что будет дома. Мне следовало поблагодарить его, но я не поблагодарил. Он слишком долго скрывал слишком многое. Когда мы вышли, он встал на крыльце и смотрел нам вслед. Потом поднял руку, прощаясь, но я не помахал в ответ.
Я не был на Хобарт-стрит несколько лет – с тех пор, как вынес из дома последние семейные вещи и разобрал их, какие сохранить, а какие выбросить. Думаю, это была одна из самых сложных задач, с какими я когда-либо сталкивался: принесение дани мертвым. С каждым предметом, который я откладывал в сторону – платьем, шляпой, куклой, игрушкой, – мне казалось, что я предаю их память. Следовало все это сохранить, так как они прикасались к этим вещам, держали их, и их частичка осталась в этих знакомых предметах, теперь ставших чужими от утраты. Это заняло у меня три дня. Даже теперь вспоминаю, как целый час просидел на краю нашей кровати, держа в руках расческу Сьюзен, гладя запутавшиеся в зубьях волоски. Расческу следовало тоже выбросить… Или сохранить вместе с тюбиком губной помады, который запечатлел форму ее губ, с румянами, хранившими отпечаток ее пальца, с невымытым бокалом, хранившим следы ее руки и губ? Что нужно сохранить, а что забыть? В конце концов, я, наверное, сохранил слишком многое – а может быть, слишком мало. Слишком много, чтобы действительно оставить прошлое в прошлом, и слишком мало, чтобы полностью потеряться в воспоминаниях о них.
