– Как долго, – прошептала она, но ее глаза смотрели не на меня, а на мужчину напротив нее. – О, как долго…
Тогда я понял, что они пришли на это место по отдельности, влекомые мною и обещанием снова увидеть друг друга, но здесь они встретились впервые, если верить Эпштейну, впервые с тех пор, как мой отец спустил курок на пустыре в Перл-Ривер.
Но вдруг молодая женщина прервала свою задумчивость и медлительность. Ее пистолет тихо пролаял два раза, когда она выстрелила в темноту. Мейзер встревожился и как будто не знал, что делать, и тогда я понял, что ему хотелось, чтобы я умирал медленно. Он хотел использовать свое мачете. Но когда я двинулся, он выстрелил, и я почувствовал страшный удар пули в грудь. Я опрокинулся назад и ударился о дверь, и дверь ударила женщину, но не закрылась. В меня попала вторая пуля, и на этот раз я ощутил резкую боль в шее. Я поднял левую руку к ране, и сквозь пальцы потекла кровь.
Я закачался на лестнице, но внимание Мейзера уже отвлеклось от меня. За домом слышались голоса, и он повернулся лицом к угрозе. Я услышал, как хлопнула передняя дверь, и женщина что-то крикнула, а я тем временем добрался до верха лестницы и бросился плашмя на пол, скрываясь от новых выстрелов, которые пронзали пыльный воздух у меня над головой. Мое зрение помутилось, и, лежа на полу, я чувствовал, что не могу встать. Я пополз по полу, загребая правой рукой, как клешней, и отталкиваясь ногами, а левой рукой по-прежнему зажимая рану на шее. Я переплывал из прошлого в настоящее и обратно, и то я двигался по ковру через чистые, ярко освещенные комнаты, а то по голым прогнившим доскам и пыли.
С лестницы послышались шаги. Из кухни внизу слышалась стрельба, но ответной стрельбы не было, как будто Мейзер стрелял по теням.
Я вполз в старую спальню и сумел встать на ноги, опираясь о стену, а потом споткнулся о призрачную кровать и рухнул в угол.
Кровать. Нет кровати.
Звук капающей из крана воды. Нет звука.
На лестнице послышались шаги. В дверях появилась женщина. Ее лицо было ясно видно в свете из окна у меня за спиной. Она казалась обеспокоенной.
– Что ты делаешь? – спросила она.
Я попытался ответить, но не смог.
Кровать. Нет кровати. Вода. Шаги, но женщина не двигалась.
Она огляделась, и я понял, что она видит то же, что и я: миры поверх миров.
– Это не спасет тебя, – проговорила она. – И ничто не спасет.
Она приблизилась. Двинувшись, она вынула израсходованную обойму и собралась вставить новую, но замерла и посмотрела влево.
Кровать. Нет кровати. Вода.
Рядом с ней появилась маленькая девочка, а потом из тени у нее за спиной появилась другая фигура – женщина со светлыми волосами, ее лицо теперь было видно, впервые с тех пор, как я застал ее на кухне, и где когда-то были только кровь и кости, теперь была жена, которую я любил до того, как над ней поработало лезвие.
Свет. Нет света.
Пустая прихожая. Прихожая больше не пустая.
– Нет, – прошептала темноволосая женщина. Она загнала полную обойму в магазин и попыталась выстрелить в меня, но ей как будто было трудно прицелиться, словно ей мешали фигуры, которые я мельком заметил. Пуля попала в стену в двух футах слева от меня. Я с трудом приоткрыл глаза и, засунув руку в карман, ощутил ладонью компактный прибор. Я вытащил его и направил на женщину, когда она, наконец, вырвала свое оружие, левой рукой оттолкнув что-то позади себя.
Кровать. Нет кровати. Падающая женщина. Сьюзен. Маленькая девочка рядом с Семъяйзой, дергающая ее за штанину, царапающая ей живот.
И сама Семъяйза в своем истинном обличье, нечто сгорбленное и темное, с розовым черепом и крыльями: безобразие с ужасными остатками красоты.
Я поднял свое оружие. Ей оно показалось фонариком.
– Ты не можешь меня убить, – сказала она. – Этой штукой.
И с улыбкой подняла пистолет.
– И не хочу, – с трудом выговорил я и выстрелил.
Маленький шокер С2 не мог промахнуться с такого расстояния. Загнутые электроды вонзились ей в грудь, и она упала, дергаясь, когда ее ударили пятьдесят тысяч вольт, пистолет выпал у нее из руки, и тело скорчилось на полу.
Кровать. Нет кровати.
Женщина.
Жена.
Дочь.
Темнота.
Глава 35
Я запомнил голоса. Вспоминаю, как с меня сняли пуленепробиваемый жилет, и кто-то прижал к моей шее марлевый тампон. Я увидел, как Семъяйза борется со схватившими ее, и мне показалось, что я узнал одного из молодых людей, которого видел с Эпштейном на этой неделе. Кто-то спросил меня, как я себя чувствую. Я показал им кровь на руке, но ничего не сказал.
– Артерия не задета, иначе вы бы уже умерли, – сказал тот же голос. – Пуля оставила чертовски большую борозду, но вы будете жить.
Мне предложили носилки, но я отказался. Я хотел оставаться на ногах. Если бы я лег, я бы, несомненно, снова потерял сознание. Мне помогли спуститься с лестницы, и я увидел самого Эпштейна; он опустился на колени рядом с Хансеном, над которым хлопотали двое медиков.
И увидел Мейзера с руками за спиной и висящими на теле электродами тэйзера. Над ним стоял Ангел, а рядом Луис. Когда я спустился, Эпштейн встал и подошел ко мне. Он коснулся рукой моего лица, но ничего не сказал.
– Нужно отправить его в больницу, – сказал один из тех, кто поддерживал меня. Вдали послышались сирены.
Эпштейн кивнул и, взглянув на лестницу у меня за спиной, сказал:
– Одну минутку. Ему нужно это увидеть.
Еще двое стали спускать вниз женщину. Ее руки были связаны за спиной пластиковыми лентами, а ноги связаны у лодыжек. Она была такой легкой, что ее приподняли над полом, хотя она продолжала вырываться, а ее губы шевелились, шепча что-то вроде заклинаний. Когда ее поднесли ближе, я отчетливо услышал:
– Dominus meus bonus et benignitas est.
Когда они спустились, кто-то еще взял ее за ноги, так что она оказалась вытянута горизонтально между державшими ее. Взглянув направо, она увидела Мейзера, но прежде чем успела что-то сказать, между ними встал Эпштейн.
– Мерзость, – сказал он, глядя на нее сверху вниз.
Она плюнула в него, и плевок остался у него на пальто. Эпштейн отошел в сторону, чтобы она снова могла увидеть Мейзера. Тот пытался подняться, но Луис подошел и поставил ногу ему на горло, прижимая его голову к стене.
– Давайте, полюбуйтесь друг на друга, – сказал Эпштейн. – Вы видитесь последний раз.
И Семъяйза, поняв, что сейчас произойдет, закричала, снова и снова повторяя «Нет!», пока Эпштейн не заткнул ей рот кляпом, и ее положили на носилки и привязали. Сверху ее накрыли одеялом и унесли в ожидавшую машину «Скорой помощи», которая тут же унеслась без сирен и мигающих фонарей. Я посмотрел на Мейзера и увидел в его глазах опустошенность. Его губы шевелились, и я услышал, как он шепотом повторяет одну фразу. Я не мог разобрать слов, но не сомневался, что они были те же, что говорила его возлюбленная:
