В библиотеке столько книг, что даже не знаешь, какую взять почитать, и все они потому кажутся неинтересными.
Неинтересными были и ребята, которых миллионер приглашал, чтобы они играли с Кайтусем.
Мальчики притворяются смельчаками, но предпочитают играть куклами, а не в войну, о казаках-разбойниках даже слушать не хотят – такие напуганные.
– Что тебе ещё купить? Кого пригласить? – спрашивает миллионер.
– Никого не надо. Тут всего вдоволь. Не покупай, не приноси, не хочу, хватит.
Кайтусь чувствует себя словно птица, попавшая в силки, словно ласточки перед отлётом в дальние края.
Он решил возвратиться в Варшаву.
Там уже, наверно, забыли про него и больше не разыскивают. Остров на Висле затопили и думают небось, что и волшебник убит.
– Почему ты не играешь на скрипке?
– Зачем?
– Почему не читаешь?
– От чтения портятся глаза.
– Почему не играешь с игрушками?
– Не хочется. Завтра.
Вернётся Кайтусь в Варшаву, прогонит двойника, занявшего его место.
А если он утратил чародейскую силу, то поедет, как все. Хотя ему уже удаётся разное мелкое волшебство. Просто что-то у него разладилось.
Либо нужно отдохнуть, либо начинать с самого начала.
«Хочу, чтобы под подушкой была шоколадка».
Иной раз она есть, иной раз нету.
«Хочу, чтобы в кармане лежал золотой».
Есть! Обрадовался Кайтусь, даже поцеловал монету.
«Хочу, чтобы у прохожего выпал из рук портфель… Чтобы эта женщина чихнула… Чтобы собака залаяла на девочку…»
То получается, то нет – как в самом начале.
Нужно ещё подождать…
И вот Кайтусь дождался.
Миллионер уехал, потому что на одной из его шахт шахтёры грозят объявить забастовку.
Кайтусю удалось выйти из парка. Он быстро вмешался в толпу прохожих. Сел в трамвай. А когда убедился, что никто его не преследует, изменил лицо, одежду и отправился в порт.
На большом белом щите написано, в какой день и час отплывают пароходы. Кайтусь читает. Какой-то человек спрашивает его:
– Эй, малый! Чего ищешь?
– Работу ищу.
– Давай доллар, отведу, куда нужно.
Кайтусь дал ему пять долларов, сдачи не получил.
– А ну, все за мной!
Глядит Кайтусь, а около этого человека ещё с десяток мальчишек. Привёл он их к обшарпанному бараку, агентство по найму.
– Ждите здесь, оборванцы!
Стали их по очереди вызывать.
– What is your name? Wie alt bist du? Où demeures tu?
[10]
– спрашивает человек с трубкой.
Кайтусь отвечает по-английски, по-немецки, по-французски. Врёт на всех языках. Но никто не проверяет, просто записывают ответы в толстую книгу.
– Покажи руки. Покажи зубы. Ну, ну. Прочитай вот это и это.
На грязном, засаленном листке всего три слова: «Не воровать. Слушаться».
– Понял?
– Да.
Молодой шепнул что-то на ухо господину с трубкой. Тот взял в левую руку палку и, стуча Кайтусю по лбу указательным пальцем, грозным голосом произнёс на четырёх языках:
– Be obedient! Gehorsam sein! Sois obeissant! Sii ubbidiente!
[11]
Ясно?
– Ясно.
– Поставь подпись. Только не спутай. Пиши имя и фамилию, что стоят в твоей фальшивой метрике.
– Она вовсе не фальшивая.
– Молчать! Ишь гусь какой!
Так Кайтусь попал на пароход.
На тот же, на котором приплыл в Америку, но только теперь он был уже не кинозвездой, путешествующей в сопровождении секретаря, врача и учителя, и не пассажиром первого класса.
Мальчики-бои из судовой прислуги приняли его недружелюбно.
– Вещи какие-нибудь у тебя есть?
– Нет, не успел захватить.
– Сколько дал взятки?
– Нисколько не давал, – отвечал Кайтусь.
– Ври больше. А то бы без тебя тут не обошлись… Четыре языка знает, а башмаки есть просят… Ручки как у барышни, а в голове небось вшей полно…
Кубрик тесный, тёмный. Кайтусь присел на сундучок, стульев-то нет.
– Ты чего это расселся на моём сундучке? Стой и дожидайся, пока не найдём тебе места. Где он будет спать? У нас в кубрике и без него душно, так что берите его к себе.
– У нас и так пятеро!
– Ты мне ещё поспорь!
– Раз его приняли на место Майкла, пусть он и спит на его койке. А то больно ты хитрый.
– Заткнись! Всего два месяца служит, а уже своё мнение высказывает. Вот поплавай год, как я, тогда и будешь говорить.
– Здесь распоряжаюсь я.
– Подумаешь, год плавает! Тоже мне морской волк. У меня отец двадцать лет в матросах. У него две медали за спасение утопающих.
Спорщики чуть было не сцепились, но тут вошёл «рыжий», старший стюард из буфетной. Он был старшим над боями.
Он тоже плохо принял Кайтуся. Во-первых, потому, что был с похмелья перед отплытием, а во‑вторых, был раздражён: как это без него приняли нового боя.
– Где этот новенький? Стой прямо, болван! Ишь красавчик! Небось сразу сляжешь от морской болезни.
– Точно, и ещё весь кубрик перепачкает. Пусть в коридорчике спит.
– Молчать! Спать будет там, где я скажу. Покажи зубы – чистые? Теперь руки. Так… Встань в дверях. Ноги вместе. Поклонись.
Кайтусь поклонился.
– Ещё раз. Кто тебя так учил? Ты что, ровне кланяешься? Ниже голову, морду не поднимай. Ещё ниже!
Ухватил «рыжий» Кайтуся за плечо, давит вниз, трясёт, толкает.
– Подай стакан воды. Живей шевелись! Не так! Не с той стороны! Улыбайся, скотина! Плохо. Снова. Спички есть? Возьми коробок в карман.
«Рыжий» уселся, сунул в рот папиросу, крикнул:
– Бой, огня!
Кайтусь стоит.
– Не понял, дурак? Огня! Подай мне спичку.
А у Кайтуся руки трясутся. Мальчишки в хохот. Спички посыпались на землю. Кайтусь их собирает, а из глаз капают слёзы.
