Труп Томилина лежал в центре комнаты. Он был одет по-домашнему — в спортивных штанах и футболке. На его теле явственно проступали два пулевых ранения. Одно кровавое пятно на груди, второе на животе. Томилин лежал, раскинув руки. В правой был зажат пистолет.
Латыпов сидел в кресле. Он был в форме капитана полиции. Голова безвольно упала на плечо. Запекшаяся, но еще блестящая в свете лампы кровь из пулевого отверстия почти по центру лба стекала по носу вниз и расползалась пятном на кителе. Пистолет лежал под его правой рукой, свисавшей с подлокотника.
— Твою же мать, а. Как так?
— Наверное, что-то не поделили, — подал голос кто-то из бойцов. — Или переругались, потому что банду накрыли и бежать им некуда. Этот схватился за ствол, но этот оказался проворнее. А потом застрелился и сам.
Расков шагнул к креслу. Осторожно, боясь перепачкаться в крови, пощупал шею трупа.
— Еще теплый. И часу не прошло.
— Что нам делать, товарищ подполковник?
Расков окинул взглядом место трагедии. Как он надеялся, последней трагедии в этой веренице жестоких, но бессмысленных смертей.
— Вызывайте группу. — помолчав, он достал из кармана сотовый телефон. — Позвоню Бегину. Он заслужил. Как бы то ни было, мы накрыли основной костяк банды ДТА. С ними покончено. С чем всех и поздравляю…
Глава 16
Было около полуночи, когда Рябцев домчал до развязки, съехал с трассы М-4 и устремил автомобиль по дороге А-107. Им предстояло обогнуть по малой бетонке Москву, так как место последней операции чекистов находилось по другую сторону от столицы. Узкая двуполосная дорога Московского малого кольца утопала в зарослях леса, который то словно нависал над проезжей частью, стремясь поглотить ее, то расступался и рядел, а сквозь чашу были видны огоньки поселков, черные силуэты домов и построек. Встречные автомобили попадались на удивление редко, выплывая крошечными огнями где-то впереди, расширяясь и приобретая очертания — и с шумом проносясь мимо. Фары несущейся на северо-запад машины Рябцева выхватывали узкий клочек дорожного полотна.
— Значит, все, — сказал Рябцев. — Латыпов, сука… Стоило огород городить, чтобы так хреново кончить. Пустить себе пулю в лоб.
— Его наверняка предупредили, — отозвался Бегин.
— Что? Да ладно, брось ты. Кто предупредил?
— Не знаю. Может быть, тот же самый, кто передал ему ориентировку на всех членов банды, которые в розыске, тогда как даже ни у одного из оперов не было всего списка.
Рябцев нахмурился.
— Б… дь. Ты же сейчас не собираешься сказать, что Латыпов мог и не сам себя пристрелить, а ему помогли?
— Все может быть. Надо посмотреть.
— Почему-то я так и думал, что ты скажешь что-нибудь типа этого, — проворчал Рябцев. — Почему, интересно?
— Расков сказал, Латыпов выстрелил себе в лоб. Странная цель. Обычно люди, владеющие оружием, вставляют ствол в рот и направляют вверх, если хотят покончить со всем этим. А в лоб… У нас руки устроены немного иначе. Это неудобно. Рука может соскочить.
Рябцев покачал головой.
— А может, ты просто не хочешь из Домодедово уезжать? Понравилось тебе у нас, а?
Бегин чуть улыбнулся.
— Люди везде одинаковые. Одни и те же лица. Одни и те же проблемы. Как говорится, ничто не ново под луной.
У Рябцева зазвонил сотовый телефон. Он схватился за трубку, потому что в груди екнула надежда, что это могла быть Вика. Он ждал звонка, чтобы ему сказали, что все это было розыгрышем, и жизнь продолжается дальше. Или что все это было сном. Или наваждением. В моменты, когда все рушится, человек всегда хватается за понятие иллюзии.
Но в определенном аппаратом номере Рябцев узнал телефон Головина.
— Слушаю, — буркнул опер.
— Вован, ты чего натворил? — звонко прорезал слух голос Головина.
— Что я еще кому натворил?
— На тебя тут заяву кинули. Ты какого-то мужика в больницу с переломами отправил. Нахрена, чувак?
Рябцев медленно вздохнул. В другой раз он бы похолодел от приближающихся неприятностей. Теперь он не был даже удивлен. Если пришла черная полоса, если рушится все — то рушится действительно все.
— Он написал заяву?
— Из больнички дежурный опер приехал. Я сейчас был в дежурке и слышал все. Там свидетели были. Ты в парадной форме его оприходовал, что ли? Вован, твою мать, ты в своем уме вообще? Ты в курсах, что теперь будет?
— А что будет? — отозвался Рябцев, сам поражаясь равнодушию, с которым он воспринял новость. — Уволят меня? Да и пошли они нахер. Или накажут? Как? Отправят в подвал?
— Вован, тебе вообще что ли по хрену все?
— Почти. Спасибо, что предупредил.
Рябцев отключился. Бегин молча наблюдал за ним.
— Ну? Сам скажешь или будем ждать группу захвата?
— Группу захвата? — криво усмехнулся Рябцев. — А знаешь, я не удивлюсь. Зато у Лопатина теперь отличный шанс вообще от меня избавиться. Навсегда. Так что я, скорее всего, последний день в ментуре дорабатываю.
— Уверен?
— О, да. Я уверен. Еще как, б… дь, уверен. — опер вздохнул. — Да и пошли они все. Плевать. Вся эта система, их дежурства, вызовы, их долбанный архив, погоны, особые режимы, совещания и коллегии, прокурорские проверки и остальной гемор. Ты говорил сегодня о безумии? Система, в которой мы работаем — вот настоящее безумие. Так сказать, концентрация, что ли.
— Квинтэссенция.
— Во-во. — Рябцев покосился на Бегина. — Так что жди другого водителя.
— Вряд ли. Скорее всего, меня отправят в Москву, назад. Со всем остальным справится и Мальцев, он старший следователь по делу.
— Приятно было с тобой поработать, — сказал Рябцев. И тут же, не выдержав, хохотнул. — Хотя нет, вру. Все это время ты меня бесил жутко. Иногда тебя придушить хотелось.
— Говорят, когда один человек не выносит другого — на самом деле он злится и бесится, потому что видит в этом другом собственные черты.
Рябцев посмотрел на Бегина, пытаясь найти в нем те самые собственные черты.
С хопком разорвалась передняя правая шина. Машину резко повело в обочину, к деревьям. Вскричав, Рябцев схватился за руль и дернул его влево, выравнивая автомобиль на дороге. Но в ту же секунду раздался новый хлопок, и машину неумолимо дернуло на встречную полосу. Закружившись на дороге, автомобиль развернуло на 180 градусов на встречке, по которой за секунду до неумолимого столкновения пронесся автомобиль и умчался прочь, прорезая ночь пронзительным и возмущенным сигналом.
А потом вспыхнули фары. Автомобиль находился метрах в 20–30 позади, вынырнув с узкой проселочной дороги и ослепив Рябцева и Бегина.
