— Я инвалид, вторая группа. Егор переехать хотел. Куда-нибудь на море. Он всегда мечтал об этом. Но он жил со мной. Говорил, как я тебя брошу одну… У нас ведь не было никого. Его отец еще в девяностые умер. А теперь… — женщина потеребила платочек морщинистыми костлявыми пальцами. — Теперь я одна.
Бегин не нашелся, что ответить.
Комната Сергеева была небольшой и тесной. Кровать, компьютерный стол, велотренажер.
— Вы не возражаете, если мы тут осмотримся?
— Какая теперь разница. Делайте, что хотите. Только вещи Егора… Они должны остаться. Я хочу, чтобы все осталось, как было при нем. Наверное…
Бегин сделал знак Рябцеву остаться в комнате, а сам, придерживая женщину за локоть, деликатно вывел ее в коридор.
— Ночью Егор ехал из Москвы. Не знаете, что он там делал?
— Что-то с бизнесом его, наверное. Он мне такие вещи не докладывал никогда. Да и я ничего не понимаю в этом. Вы лучше у Наташи спросите.
— Наташи?
— Его невеста. Она помогала Егору в кафе.
Оставшись один в комнате, Рябцев быстро проверил ящики компьютерного стола. Ничего стоящего. Шагнул к шкафу и пошарил на полке, проверяя в том числе между книгами. Пролистал пачку бумаг, лежавших сбоку.
Его взгляд упал на корзину для бумаг, стоявшую между столом и шкафом. И мятый фрагмент газетного листа привлек его внимание. Рябцев аккуратно выудил бумажку из урны. На ней угадывалась половина фотографии женского лица и часть газетного заголовка: «Мой муж самый…». Очередная дрянь про однодневных звезд, до которых никому нет дела. Заинтересовало Рябцева другое. Линии изгиба, по которым совсем недавно эта бумажка была сложена в треугольный конвертик. Вроде тех, в которых фронтовики в Великую Отечественную писали письма домой.
Наташу Бегин и Рябцев нашли там, где и сказала мать убитого — в кафе «Каламбур». Само заведение было типичной сельской забегаловкой с блеклой вывеской и решетками на окнах, приютившейся на пыльном пятачке у дороги на самой окраине города. Наташа, стройная девушка с бледным лицом и чуть дрожащим подбородком, расставляла стулья.
— Мы готовимся к поминкам. У Егора было много друзей, дома всех вместить нереально.
— Друзей много. А врагов?
Наташа устало посмотрела на Бегина.
— О чем вы говорите. Егор был всегда спокойный, жизнерадостный. Конфликтов никогда ни с кем не было.
— Так часто говорят. Но если копнуть, то выясняется, что так просто не бывает.
— Значит, не тех копали. Вы просто не знали Егора. Там, где у других нервы давно бы вскипели, Егор выезжал на позитиве своем. Даже гопники местные, если тут иногда между собой рамситься… простите, ссорится начинали, он умудрялся разрулить все, — Наташа сглотнула комок и грустно улыбнулась. — У него было море позитива, чем он и подкупал всех вокруг.
— А море позитива, как вы говорите… Это не благодаря траве, случаем?
Наташа напряглась.
— Вы знаете?
— Теперь это неважно.
— Егор покуривал иногда, — признала Наташа. — Я пыталась его отучить, но… Тем более, бизнес это стресс всегда. Ну, он так говорил.
— Какие-то проблемы с бизнесом?
— Я спрашивала. Егор в последнее время весь сам не свой был. Говорил, что с поставщиками непонятки.
— Какими именно поставщиками?
— Он не рассказывал. Говорил, что сам этим занимается, а мне лишний геморрой ни к чему.
— Геморрой всегда лишний, — не удержался и ввернул Рябцев. Наташа сухо взглянула на него, и Рябцев смущенно кашлянул. — Наталья, нам бы, наверное, документацию посмотреть. Чтобы понять, как у Егора шли дела.
— Зачем? Его ведь эта банда убила. О которой говорят все вокруг.
— Скорее всего, — деликатно ушел от ответа Бегин. — Так где он хранил документацию?
Это были несколько толстых папок со скоросшивателями, куда Сергеев вкладывал все: от накладных до квитанций об уплате налогов.
По пути назад Бегин поинтересовался:
— Тебя ведь выдернули из архива? За какие заслуги там оказался?
Рябцев замялся.
— Не знаю, стоит ли.
— Мне тут особо не с кем трепаться за кружкой пива и местные сплетни обсуждать, если не заметил.
Это было так. Рябцев хмыкнул.
— Да ничего особенного на самом деле. Я в отделе угонов старшим опером был. Через агентуру разрабатывал какое-то время одну банду. Они угоняли тачки и возвращали их за вознаграждение. Если кто-то отказывался платить или обращался с заявой в полицию, его машину сжигали. Демонстративно. Ничего не боялись, гады. А мы никак не могли подступиться к ним. Пока однажды мне не повезло. Наколка была горячей, и я начальство в курс дела не поставил. Угонщиков взяли с поличным, прямо на колесах.
— И в чем засада?
— Засада была в том, что один из них был в хороших отношениях с моим прямым шефом. Начем отдела угонов.
— Крыша?
— Курбатов был майором. Но уже тогда у него был трехэтажный особняк в элитном поселке.
Бегин кивнул. История не новая. Как везде.
— Чем закончилось?
— Шеф выставил картинку так, что я взял его личного осведомителя, которого он внедрил с особым заданием в преступную группировку. Проявил самодеятельность, не посчитался с интересами дела, забыл о субординации. И запорол операцию. Козёл, одним словом. Курбатов настаивал, чтобы меня вообще выперли из ментуры. Не знаю, почему, но они этого не сделали. После служебного расследования влепили выговор, понизили в должности. И отправили в подвал копаться в бумажках.
Реакция Бегина опера убила. Он равнодушно кивнул и просто отвернулся, показывая, что потерял интерес к разговору и тема закрыта. Бегин даже не думал говорить хоть что-то, пусть даже дежурное и предсказуемое. Рябцев мысленно чертыхнулся и крепче вцепился в руль, проклиная сидевшего рядом ублюдка.
Глава 8
Паша был в восторге. Хищная спортивная машина длиной почти полметра, с послушным пультом управления и дисплеем — на него выводилась картинка с камеры, закрепленной на капоте игрушки и закамуфлированной под гоночные петли.
— Укол, спасибо! Блииин! Камера!
Федор потрепал пацана за волосы.
— Давай-ка похулиганим.
Он взял пульт. Машина, подчиняясь движению джойстика, рванула с места. Федор виртуозно вырулил из комнаты. Паша прилип к дисплею: стены прихожей, дверь кухни, ноги колдующей у плиты Светы. Суперкар ринулся вперед, и из глубин квартиры донесся визг.
— Вашу мать! Всех сейчас пере…! Федя! Пашка!
Пацан зашелся от хохота. Федор вручил ему пульт:
— Выезжай сам. Только со всей дури в стену не врезайся. Там хоть и кенгурятник, но ты без фанатизма давай.
