Наливая чай в свою выдающуюся кружку, Лопатин увидел в окне Бегина, разговаривавшего с участковым. Полковник нахмурился каким-то своим мыслям. И, подумав, ткнул кнопку селектора и бросил секретарше, чтобы Рябцев зашел к нему.
Поднявшись к начальнику управления, Рябцев застыл в дверях.
— Чем сейчас занимаешься, Рябцев?
— Работаем, товарищ полковник, — чуть смущенно отрапортовал Рябцев. — Вместе с угонщиками клиентуру трясем. Ищем машину преступников по сводкам угонов.
Лопатин сухо покосился на опера.
— Рад, что в группу перевели?
Соврать было бы нехорошо. Выражать радость тоже не стоило. Рябцев лаконично кивнул:
— Так точно.
— Вот что, Рябцев… Не знаю, о чем ты говорил с этим следаком, Бегиным. В группу решил тебя перебросить я. И знаешь, зачем?
Бегин не говорил ему ничего: просто ночью на месте преступления велел ему поговорить с выжившим после нападения парнем, а под утро послал его помогать угонщикам. О том, что Рябцев включен в группу, опер узнал только что от полковника. И сразу не нашелся, что сказать. Это было неожиданно.
— Спасибо, товарищ полковник. Я не подведу. — Лопатин, вскинув брови, выжидающе смотрел на Рябцева. Мысленно пробежав по их короткому диалогу, Рябцев опомнился, что ему задали вопрос, и торопливо пробормотал: — Не знаю, Сергей Вениаминович. Я сделаю все, что нужно.
— Вот и хорошо. Приглядывай за этим Бегиным.
— Приглядывать?
— Делай то, что он говорит. Вози его, куда скажет. Но держи ухо востро. Если услышишь что-то новое, что-то важное — я имею в виду, по нашей банде — сразу ко мне. Все понял?
Ничего не понимая, Рябцев тем не менее уверенно кивнул.
Глава 11
— Говорите, они забирают у своих жертв какие-то мелкие вещи?
— Водительское удостоверение, — кивнул Бегин. — Или сотовый телефон. Или старый планшетный компьютер.
— То есть, сравнительно мелкие вещи, и об убийстве с целью ограбления речи здесь не идет? — криминальный психиатр поиграл ручкой. — Странный, конечно, выбор. Знаете, это ведь одна из отличительных особенностей серийного убийцы. Многие из них являются коллекционерами. Кто-то состригает у жертвы ногти, кто-то прядь волос, кто-то забирает ключи или губную помаду. Как сувенир, на память.
Психиатр получил материалы по делу еще утром. По просьбе Бегина его, одного из лучших специалистов в своей сфере, также включили в следственную группу на правах консультанта. Тщательно изучив материалы, ближе к вечеру он согласился поговорить со следователем.
— У нас есть версия, что это серийные убийцы, — сказал Бегин. — Группа серийных убийц.
Но психиатр покачал головой.
— Очень и очень сомнительно, Александр Ильич. Это маловероятно.
— Почему?
— Вообще-то говоря, маньяки не собираются в группы. Эти люди одиночки по своей натуре, потому что, как им кажется в их больном воображении, им противостоит весь мир. Они противопоставляют себя и мир, то есть всем людям вокруг. Ведь в банде несколько человек, верно?
— Минимум трое.
— Это не маньяки, — повторил психиатр. — Да, автоманьяки — звучит красиво, я сегодня в какой-то газете натыкался на это слово. Но вот еще что. Любой психолог знает, что маньяк от убийств получает что?
— Удовольствие?
— Наслаждение, все правильно. Маньяк делает свое дело не спеша, растягивая удовольствие. Предпочитая такое место, где он будет чувствовать себя в относительной безопасности. Лес, подвал, чердак, квартира жертвы, где нет никого кроме них двоих… Он, понимаете, получает особое, ни с чем для его больной психики не сравнимое удовольствие, когда жертва долго мучается и медленно мучительно умирает. А здесь… — психиатр указал на толстую папку с материалами по делу. — Мгновенный расстрел, причем со спины. Контрольный выстрел в голову, сделанный без промедления. Да и места преступления — трасса — не способствуют растягиванию, так сказать, удовольствия. Поэтому, Александр Ильич, те, кого вы ищете — не маньяки. Понимаю, это многое бы объясняло, но это, очевидно, ложное направление.
Бегин задумчиво слушал психиатра.
— Но ведь были случаи, когда психически неуравновешенные люди каким-то образом оказывались вместе?
— Были, не буду спорить. Но как часто это происходит? На моем веку было только дважды. А я криминальной психиатрии посвятил, на минуточку, сорок лет своей жизни. — психиатр снял очки с толстыми линзами и принялся протирать их мятым платочком. — Да, случаи такие были, конечно. Но. Там все построено на страхе. Психически нездоровый человек формирует группу, подавляя всех остальных и тем самым заставляя вести себя таким же образом, как и он.
— То есть, это возможно?
— Маловероятно, — настаивал психиатр. Водрузив очки на нос, он прекратил щуриться. — Но все-таки есть кое-что в этой банде, что может снова навести на мысль о маньяке.
— Что?
— Месть Богу.
Бегин невольно удивился.
— Простите?
— Месть Богу, — повторил психиатр. — Это такой достаточно редкий вид мотивации, который иногда встречается у серийных убийц. В таких случаях преступник компенсирует какие-то собственные фобии и страхи эдакой, как бы вам сказать, властью. Властью над жизнью и смертью людей.
Бегин кивнул. Как раз это было ему хорошо понятно.
— Чудовища, которые породил человеческий разум, куда страшнее всех тех чудищ, которые существуют на самом деле. А страх и ненависть искалечили куда больше людей, чем все ужасы, вместе взятые.
Психиатр задумчиво покосился на Бегина. Помолчал, собираясь с мыслями.
— Мда… Так вот. В данном случае речь может идти о чем-то похожем. Параллельно, учитывая почерк и другие детали, может быть еще и подсознательное желание скомпрометировать правоохранительные органы. Показать, что все они беспомощны перед ними.
— И вот кстати. Как насчет терроризма?
— Да, Александр Ильич, меня также ваши коллеги из госбезопасности попросили проанализировать версию террористической направленности этой группы.
— И что вы скажете?
Психиатр улыбнулся, но вышло невесело.
— Телевизор приучил нас, что террористы — это те, кто что-то взрывает. Хотя сейчас, конечно, на фоне новостей с Ближнего Востока — тот же Исламский фронт джихада, например — все в головах людей немного вернулось к первоначальному своему смыслу. Но в глазах обывателя террорист — это человек, который взрывает бомбу в месте большого скопления народа. Юридически говоря, как вы и сами, наверняка, знаете, это неправда. Терроризм — это воздействие на органы власти или на население путем внушения им чувства беззащитности перед угрозой. Чувство страха. Собственно, страх — это и есть синоним терроризма, — психиатр усмехнулся. — Не будет СМИ, которые каждые пять минут во всех подробностях смакуют детали терактов — не будет и терроризма. Он перестанет иметь смысл.
