— Ах ты гнида, — зарычал я. От ярости меня заколотило. Мне хотелось порезать сволочь на куски. Я приблизил нож к его веку. — Ты его видел? Моего брата? Видел?!
Захрустели ветки. Настя ожила.
— Скажи своей суке, чтобы не рыпалась! Одно мое движение, и я наколю твой долбаный глаз на лезвие!
— Настя! — голос таксиста был тонким от страха. — Назад! Не надо!
Боковым зрением я различил силуэт Насти. Он замер около поломанного кустарника, шипя проклятия.
— Вы его видели? — повторил я, чуть усилив давление на нож. Лезвие уткнулось в веко. Очевидно, пошла кровь, потому что таксист панически залепетал:
— Нет! Отвечаю! Никогда!
— Тогда что это было?
— Отвечаю, не видели!
— Ты меня не понял? Или тебе не нужен глаз? Это больно. А главное, жутко. Сейчас нож проткнет твою кожу, скользнет по кости, а потом я поддену глазное яблоко — и оно очень противно чавкнет и выпрыгнет. Повиснет на тонких соплях, которые соединяют его с тем, что у тебя вместо мозга. Хочешь испытать? Считаю. Три. Два…
— Не видели! — завыл таксист, безуспешно пытаясь вжать затылок в землю, чтобы хоть как-то отстраниться от доводящего его до истерики лезвия. — Б… дь, клянусь, отвечаю!
— Тогда что это было? — повторил я, подчеркивая каждое слово.
— Да просто обуть хотели! Забрать шмотки и бабки и свалить нахер! Ты ж неместный! Меня бы ты не увидел! А Настя из деревни! Братан, в натуре тебе говорю!
Он назвал меня братаном. Паскуда.
— Кошелек, — сказал я.
— А?
— Кошелек. Или глаз. Считать больше не буду. Просто выдавлю глаз, а потом примусь за второй. Жить в темноте — это очень хреново.
Рука таксиста поползла к джинсам. Трясущаяся пятерня вручила мне кошелек. Не отпуская ножа, я левой рукой открыл его, нащупал купюры и забрал, спрятав в заднем кармане. Кошелек отбросил в сторону. Потом убрал нож от его лица и поднялся.
— Я ведь тебе сказал, что брата ищу. Ну ты и гнида.
Я не выдержал и коротким боковым в челюсть отключил таксиста. Тело обмякло. Настя заверещала. Я прыгнул к ней и схватил за горло.
— Заткнулась, свинья, или на ленты порву. Еще раз увижу твою наркоманскую рожу — перережу глотку. Поняла? Ты — поняла?
Настя утвердительно хрюкнула.
За углом я выбросил нож в первую попавшуюся урну. Предварительно обтерев его о ткань футболки, чтобы стереть жировые полоски папиллярных узоров — мои отпечатки пальцев на ноже, с которым неизвестно что творили раньше, мне сейчас были нужны меньше всего.
Когда я добрался до зала ожидания, громкий голос диспетчера объявил о прибытии поезда «Москва-Оренбург» на первый путь.
Мне повезло, теперь мне досталась нижняя полка у окна. По другую сторону столика дремала старушка, обнимая свою сумку.
Когда поезд тронулся, я увидел за окном какое-то движение. Прищурившись, различил троих мужчин. Они вылетели на перрон и принялись лихорадочно озираться. В руках одного из них была бейсбольная бита. Еще у одного я различил газовый ключ. Третьим был бритоголовый таксист с кривым ртом, который хромал на левую — там наверняка была как минимум трещина — ногу. Он что-то орал и прижимал к глазу платок, из-под которого сочилась струйка крови.
Мысленно я выругался. Вся привокзальная площадь Рузаевки была буквально обвешана листовками, на каждой из которых красовался аршинными цифрами мой номер. Сутки в городе — а он для меня уже закрыт.
Мое знакомство с Россией начиналось не так, как я рассчитывал.
А впереди были 1,5 тысячи километров пути…
2
До Сызрани, это был следующий город моего маршрута, поезд шел чуть более четырех часов. На вокзал Сызрани он прибывал уже утром в 6.50. А сейчас была глубокая ночь. Большинство пассажиров спали. Кто-то тихо, кто-то посапывал, кто-то громогласно храпел. Пассажиры, севшие на поезд вместе со мной в Рузаевке, обживались на своих местах. Проходя по вагонам, я периодически натыкался на них. Одни раскладывали вещи, готовясь к долгому пути, другие сидели и разговаривали. Кто-то ел. Почему нужно было ждать поезда, а не перекусить на вокзале, я не понимал. Еще двое, сидевшие на боковом сиденье, пили пиво. Один выглядел типичным лохом — потрепанным, зажатым, он обнимал свою спортивную синюю сумку, словно боялся, что ее умыкнут прямо у него из-под носа. Сидевший напротив был рыжим и внушительным. На столе — двухлитровая бутылка с разливным пивом.
Вообще в этой путевой культуре я не понимал ничего. Это был абсолютно чуждый мне мир. А еще плацкартные вагоны напоминали мне загоны для скота, и я никак не мог отделаться от этой аналогии.
— Брат, значит? — проводница очередного вагона подозрительно посмотрела на снимок и на меня. — Не больно-то и похож.
— Мы не близнецы.
— Точно, брат?
— Вам поклясться надо или как?
— Рожа у тебя больно бандитская. Я уж про наколки молчу.
Проводница не отличалась деликатностью.
— Простите, на пластическую операцию еще не накопил.
— В таких случаях в полицию обращаются, — упорствовала подозрительная работница железной дороги.
Она начинала меня бесить.
— И всё МВД тут же бросит еду и сон и начнет рыскать по стране, конечно.
— Что он сделал? — прищурилась проводница. — Зачем ты его ищешь?
Я убрал фото в карман и двинулся дальше, бросив ей:
— Проехали.
Проводница ткнула палец мне в спину и проскрипела вслед:
— Если что-то не так, я сразу куда следует пожалуюсь!
В другом вагоне работница была менее дикой.
— Ваш брат точно ехал на этом поезде?
— Москва-Оренбург.
— Какого числа?
Я назвал. Она бросила «Секунду», протиснулась в крохотное купе проводников, посмотрела какие-то бумаги. Я сообразил, что это были графики.
— В тот день на рейсе был другой поезд.
— А как можно узнать, какой?
— Послезавтрашний. Тот поезд будет послезавтра. Вот тогда тебе, парень, и надо расспрашивать.
Я готов был расцеловать тетку.
Двинувшись назад через весь поезд, я силился вспомнить, какой вагон по счету был моим, и где в этом вагоне находилось мое место. В памяти вчерашняя поездка почему-то сливалась с сегодняшней. Возможно, из-за недосыпа. Колеса стучали, вагон чуть покачивался из стороны в сторону, а за окнами проносились черные силуэты лесных массивов, бесконечная тьма уходящих за горизонт и далеких сельскохозяйственных построек. Да, и линии электропередач. Они походили на тонкую и безумно длинную извивающуюся змею, которая по столбам неслась параллельно поезду. А где-то далеко-далеко за линией горизонта брезжил свет. Скоро новый день.
