— Ты меня только что порешить хотел. Сомневаюсь, что будет хуже.
— Херово ты меня знаешь…!
Я вспомнил вокзал и безногого инвалида с вырезанным языком. Стиснув зубы от ярости, пистолетом ударил Кирюху по сломанному носу и снова приставил ствол к его глазу, надавливая на закрытую веком глазницу.
— Ты меня тоже!
Держа его на прицеле, я левой рукой обыскал карманы бандита. Мой телефон. Мой зажим для денег. Кошелек самого Кирюхи. Тоже пригодится. Теперь моя очередь компенсировать моральный ущерб. С земли подобрал свой второй нож. Все, кроме телефона, я рассовал по карманам.
Губошлеп выл, верещал и стонал, обнимаясь со своей ногой. Я рявкнул:
— Закрой пасть, или проткну и вторую!
Губошлеп стиснул зубы. Он продолжал хрипеть и пищать, но теперь это было гораздо тише. Он искренне старался спасти вторую ногу.
Все мои пальцы были в крови. Пачкая кнопки телефона, я нашел функцию диктофона и нажал на запись. Диктофон сжал в кулаке, а сам кулак уткнул в грудь Кирюхи. Для сохранения равновесия. Я чувствовал, как кровь из раны на спине заливает одежду. Меня шатало, а силы уходили с каждой секундой. На ногах меня держали лишь ярость и адреналин.
— Теперь рассказывай.
— Что? — захрипел, выплевывая кровь, Кирюха.
— Мой брат. Что вы с ним сделали?
— Ты тупой? Я отвечаю тебе, мы никогда не видели твоего е… анного брата. Не знаю, кто тебе сказал, что он у нас. Но этот кто-то спутал его с Пашей-очкариком. Они похожи. В натуре похожи. Но это не он.
Паша-очкарик. Во-первых, плохое зрение и очки. Во-вторых, очко…
— Паша-очкарик. Кто он и откуда?
— Откуда я знаю.
— А ты подумай.
Трясясь от ярости, я резко двинул Кирюхе рукояткой пистолета по лбу, рассекая его до крови. А потом опять ткнул пистолет ему в глаз. На этот раз посильнее.
— Глаз… Выдавишь… Отпусти…
— Не переживай за глаз, у тебя еще второй есть. Говори!
— Он из Сорочинска, — нос Кирюхи не работал, дыхательные пути были перекрыты осколками хряща и кровью. Он дышал ртом. От этого его голос был похож на того переводчика американских фильмов, чей гундосый голос на видеокассетах слушали в 90-х наши родители. — У нас остался его паспорт. Паша Авдеев. Так его зовут. Двадцать два года. Детдомовский он. Родни нет. Идеальный вариант для нас.
— Когда вы его выцепили?
— Два… Нет, два с половиной месяца назад. Или три? В начале апреля, короче. Еще снег лежал. Очкарик на поезде ехал… Тут остановка. Этот лошара вышел, заблудился и опоздал на поезд.
— И как вы об этом узнали? Как вы на него глаз положили?
— У меня пара человек на вокзале всегда отирается… Ищет новичков.
Кирюха закашлялся, когда кровь залилась ему в глотку. Кровавые брызги полетели из его рта, а сам он затрясся. Я чуть отстранился, но затем снова врезал ему пистолетом по лицу.
— Хватит! Терпи! Паша-очкарик и не такое терпит, небось, а?
Кирюха молчал и тяжело дышал. Синие круги под глазами, разорванные губы, кровавые десны на месте двух выбитых резцов, торчащий из носа хрящ. Кирюха выглядел, как зомби из кино. Если не считать осмысленного взгляда, переполненного страхом, которым он таращился на пистолет.
— Где вы калечите людей?
— Слушай, — прохрипел Кирюха. — Ты ищешь брата? У нас его нет. Что тебе еще надо?
— Если ты не отвечаешь, я просто стреляю тебе в глаз. Не искушай меня, Кирюха, я очень хочу это сделать. Очень.
— Врачебный кабинет, — послушно захрипел Кирюха. — В пригороде. Стоматология. Там хирург, которому я плачу.
— Адрес.
— За…
Я надавил стволом на глаз так, что из-под век брызнули слезы. Кирюха заверещал. Как только я ослабил давление, он поспешно — булькающим, гундосым и задыхающимся голосом — выпалил адрес. Поселок, улица, номер дома.
— А теперь подумай еще раз и назови правильный адрес. Или прощайся с глазом. Считать до трех не буду. Посчитай сам.
— Это настоящий адрес! Отвечаю! Адрес настоящий!
— Вот и ладненько, — я отвел пистолет от его лица. — Ключи от тачки где?
— В замке…
— Если врешь, я вернусь. И стану последним, что ты, тварь, увидишь.
Кирюха молчал, глотая кровь и борясь с подступающей рвотой.
Я встал. В глазах потемнело, и мне пришлось постараться, чтобы не упасть. Не выпуская пистолета и оглядываясь на Кирюху и продолжающего скулить Губошлепа, я поплелся к машине. Упал за руль.
Ключ действительно находился в замке зажигания. Я захлопнул дверцу, бросил пистолет на пассажирское сиденье и завел двигатель. Каждое движение отдавало адской болью в спине. Кровь продолжала хлестать из раны под грязной одеждой. Вся она уже была пропитана кровью, я это чувствовал.
Машина тронулась. Я почти год не сидел за рулем. В глазах все плыло. Сквозь неизвестно откуда появившиеся пятна, которые застилали почти все, я видел, как машина неумело выползла на извилистую улочку самарской окраины.
Долго я не протяну. Если я отрублюсь прямо за рулем, мне конец. Тюрьма обеспечена. Разбираться в мотивах никто не будет. Как и в том, что бойня на пустыре была самозащитой. Особенно, с учетом моего прошлого. А в камеру мне нельзя. Только не сейчас.
Машина ползла мимо бесконечных гаражных кооперативов. Урны, редкие встречные машины, стайки собак, — и гаражи, шлагбаумы, вагончики и снова гаражи.
Не без труда я разглядел за очередным гаражным городком пустырь, у въезда на который виднелась гора мусора. Вывернул рулевое колесо, сворачивая на пустырь. Машина загремела, подскакивая на ухабах. Каждый такой прыжок отдавался мучительной болью в спине. Закусив нижнюю губу до крови, я умолял свой организм не отключиться раньше времени.
Пустырь был участком земли между улицей и рядами стен разбросанных вокруг гаражей. Поросший кустарником и заваленный мусором — от гнилых канистр до рваных покрышек. Я нажал на тормоза и выдохнул. Из груди вырвался какой-то жуткий стон. Я не узнавал свой голос.
Вывалившись из машины, я стянул с себя пиджак без рукавов. Вся подкладка была черной и блестящей от пропитавшей ее крови. Руки затряслись от боли, когда я задрал старый и насквозь промокший от крови свитер.
Рану я сумел разглядеть в боковом зеркале заднего вида, закрепленном на водительской дверце. Уже смеркалось, солнце зашло, лишь его отблески догорали где-то на горизонте, поэтому пришлось щуриться, чтобы как следует разглядеть нанесенный ущерб. Кирюха не полоснул меня, рассекая ткани, а воткнул нож в спину. Рана была небольшой, сантиметра два в ширину — это была ширина лезвия — но наверняка глубокой. Из нее сочилась струйка крови.
