— Ты изменился, — сказала Катя, чтобы что-то сказать.
Поляков осторожно подул на огненный кофе и сделал осторожный глоток.
— Все мы меняемся, — пожал он плечами. — И все вокруг тоже меняется. В этом большой минус и одновременно большой плюс нашего мира.
Катя даже не подозревала, о чем он. Поэтому отозвалась:
— Да, наверное. Не знаю.
— Как ты оказалась здесь?
Поляков кивнул на мундир, и по этому жесту Катя сообразила, что он имеет в виду.
— Долгая история. Да как и все, в общем-то. Ничего особенного. Поступила на юрфак. Через год после… — она запнулась. Поляков кивком подтвердил, что понимает, какое событие Катя обозначила этим обрывком. — Ну вот. Потом в суде практику проходила. В Ленинском. А у нас тогда прокуратура в том же здании располагалась. Не знаю, помнишь ты или нет.
— Очень вряд ли. Неважно.
— Да. И так, в общем, вышло, что я туда и устроилась. Сначала помощником. Потом следователем. А потом реформа эта. Когда создавали Следственный комитет, меня позвали. Я к этому времени хоть и была начинающим следаком, но уже была, наверное, на хорошем счету. Как-то так. Ну а… — Катя повертела чашку, наблюдая, как тянущаяся вверх тоненькая струйка пара завихряется перед ее лицом. — …А ты?
— Все просто, — отозвался Поляков. — Долго без работы сидел. Это началось, когда мы виделись в последний раз. До того, как вы уехали. Помнишь?
Катя помнила.
— Лихие девяностые во всей красе… Мать их дери… Такое не забудешь.
— У меня за плечами только армия и была. А, ну и права еще, само собой. Выбора особого не было. Можно было пойти в бандосы. Я, кстати, серьезно эту мысль рассматривал. Терять-то… — Поляков невольно вздохнул. — …Терять-то особо нечего было.
Катя отвела взгляд. Смаковать детали воспоминаний, от которых она бежала всю свою сознательную жизнь, Катя сейчас не могла.
— Но я подумал-подумал, и пошел в ментуру. Люди там как раз нужны были. А желающих работать не особо. Если помнишь, в девяностые не выстраивалась очередь из желающих носить погоны.
— Наверное.
— Сначала водилой устроился, по специальности. В городской полк ППС. Патрулировал Промышленный. А потом дела в ментуре пошли еще хуже, хотя, казалось бы, куда уж хуже-то. Народ валил на улицу со страшной силой. Я оставался. И однажды мне предложили подумать.
— Уголовка?
Поляков согласно кивнул.
— Она самая. В Промышленный.
— Ты согласился?
— Сама видишь.
— Майор?
— Капитан.
Катя чуть улыбнулась, и Поляков ее поддержал. Она поймала себя на мысли, что сам Поляков наверняка тоже чувствует себя неловко сейчас. Разве что у него получается это скрыть гораздо лучше. Опер все-таки.
— Как родители? — подал он голос. — Живые?
Катя покачала головой.
— Папа нет. Давно уже. Мама… болеет она. Давай не будем об этом, хорошо? Не самая веселая тема.
— Могу анекдот рассказать.
— Я подписана на рассылку, — соврала Катя зачем-то. — Все, что ты можешь рассказать, для меня будет бояном.
Поляков потянулся к карману куртки.
— Я выйду на минутку.
Сквозь стеклянную витрину кафе она видела, как Поляков спрятался под широким козырьком и закурил. Катя поколебалась, думая, идти ли ей следом. Но все же поднялась. Поляков чуть улыбнулся, увидев у нее в руках серебристый цилиндр электронной сигареты.
— И как?
— Заменяет.
— Куришь, значит.
Катя не понимала, зачем он говорил это все. Внезапно она разозлилась.
— Сергей, прошла целая жизнь. Я не та девчушка с испуганными глазами, которую ты помнишь. Я следачка городского отдела СК. И ты меня совсем не знаешь. Ты ничего обо мне не знаешь.
Поляков промолчал. Выдыхая пропитанный никотином пар электронной сигареты, Катя покосилась на него. И снова увидела и буквально ощутила грусть и странную пустоту, которая, как черная дыра, заволакивала глаза Полякова.
Кате стало стыдно. Она сбежала 18 лет назад. Поляков остался. Он был вынужден пройти этот путь до конца. И, возможно, до сих пор проходил его.
— Сергей, — голос Кати предательски хрипнул, и она кашлянула, прочищая бронхи. — После того, как мы уехали… Все это продолжалось?
Поляков задумчиво полюбовался тлеющим кончиком сигареты. Стряхнул пепел себе под ноги.
— Ты совсем не в курсе, да?
— Надеюсь, ты помнишь, почему.
Поляков покивал. Открыл рот он далеко не сразу.
— В Яме тогда все напуганы были. Очень сильно. Да ты и сама помнишь… Дело дошло до митингов.
Катя помнила ужас, царящий в поселке 18 лет назад. Но при слове «митинг» она не могла не изумиться.
— Митингов?
— Народ бил во все колокола. Интернета тогда не было, к сожалению. Кто-то ходил в газеты. Кажется, они даже писали что-то, но беспредел тогда творился везде, так что толку не было. Вроде бы даже телевизионщиков в поселок приглашали, но какой дурак поедет в Яму просто так? Тогда наши пошли на последнее средство. Собрались толпой и двинулись в город. К милиции. Мы осаждали ее несколько дней назад.
— Мы? Ты тоже был там?
Поляков горько усмехнулся, выбросил окурок в урну и посмотрел Кате в глаза.
— В первых рядах. Орал больше всех. Я был готов на все, чтобы остановить это. Ты ведь понимаешь.
Катя отвела взгляд.
— А дальше?
— Осаждали ментуру несколько дней. К нам начальство выходило. Мы требовали, чтобы поговорить с нами приехали депутаты и кто-нибудь из горадминистрации. Мы требовали, чтобы нас выслушали. И услышали. Яму довели до ручки, и Яма пошла напомнить городу о себе.
— Получилось?
— Менты были вынуждены начать работать. Особенно, когда мы решили не расходиться даже по ночам…
Катя впервые за долгие годы вспоминала те события. Но не могла представить, чтобы Яма пошла требовать что-то от власти. Они слишком долго жили в разных измерениях. Вероятно, люди действительно были доведены до крайней степени отчаяния.
Катя в очередной раз возблагодарила небеса за то, что 18 лет назад Яма ушла из ее жизни.
— И что они сделали?
— Ты сейчас сама в органах, так что я могу смело сказать, и ты меня поймешь. На самом деле не сделали ничего. Кроме показухи. Пара рейдов. Показательные задержания тех, чьи ориентировки висели на щитах. Мобильные посты из ППСников, которые выставили на подступах к Яме… — Поляков помолчал. — Но это сработало.
— Как?
