— Все пройдет, — пробормотала мама.
— А если нет? — папа сплюнул попавший в рот листочек табака, затушил папиросу и снова потянулся за куревом и спичками. — У нас осталась одна дочь. Я не знаю, что с ней творится, но я не позволю, чтобы и она…
Папа дернул головой, запихивая назад готовые сорваться с языка страшные слова. А потом выронил спички и заплакал.
12
Первое, что он увидел — капельница. Внутри полиэтиленовой емкости с мерной полоской, висевшей на штативе, что-то едва заметно булькнуло. Жидкость спускалась по трубочке к его руке и упиралась в катетер, вонзенный в локтевой сгиб Полякова и закрепленный небрежным куском лейкопластыря.
Тяжело дыша, весь покрытый испариной, Поляков понял, что его в сознание привела боль. Тупая, ноющая, словно кто-то внутри него проворачивал газовым ключом, боль в груди. В глазах плыло, но Поляков сумел осмотреться. Небольшая квадратная палата на четыре койко-места. Двое были под капельницами. Третий, в трусах, с плотно перебинтованным торсом, сопел и тыкал кнопки сотового телефона. Услышав стон Полякова, он тревожно вытянул шею вверх.
Его голос донесся до Полякова, как сквозь толщу воды:
— Оклемался?
Поляков слабо пошевелил языком. Тот не слушался. Во рту было сухо.
— Где я? — еле проговорил он.
— Догадайся. В больничке, где ж еще. Сестру позвать?
— У меня нет сестры, — слабо соображая, о чем речь, отозвался Поляков.
Он начал снова проваливаться в сон, а в лихорадочном сознании Полякова вихрями проносились воспоминания. Холодный мокрый ливень. Грязь. Перекошенное животной яростью лицо Петра Фокина. Удар и кровь. Бледная, испуганная Катя, ждущая Полякова внутри барака. Вкус грязи на губах…
Когда он снова открыл глаза, то увидел лицо Кати. Ее глаза были залиты слезами. Увидев, что Поляков моргнул, она закрыла рот ладонью, всхлипнула и дотронулась до изможденной, худой руки Полякова.
— Привет, — плача, проговорила она.
— Катя… — Поляков с трудом фокусировал на ней взгляд. — Как ты… Как ты здесь…?
— Мне сказали, что ты начал приходить в себя. В бреду ты звал меня. Разрешили посидеть с тобой в порядке исключения. Все хорошо, Сереж.
— Ты жива, — пробормотал он.
— Конечно. И ты жив. Мы живы.
«Живы», — мысленно повторил Поляков, пытаясь осознать эту короткую мысль во всей ослепительной красе. И снова провалился в забытье.
Поляков по-настоящему проснулся через двое суток, все это время то выныривая из призрачного мира, то снова окунаясь в него с головой. Открыв глаза, Поляков скосил глаза к окну и увидел ветки колышущегося за окном дерева, в которых играл солнечный свет. Он долго и неотрывно смотрел на окно, не в силах налюбоваться этим видением. За окном был солнечный день. Никакого дождя. Никакой грязи. Никаких низких душащих тебя за горло туч.
Вскоре был обход. Слабым и непослушным все еще языком Поляков поинтересовался у врача, что с ним. В ответ услышал, что он поступил в хирургическое отделение городской клинической больницы — то самое место, где находился прямо сейчас — полторы недели назад с проникающими ножевыми ранениями грудной клетки. Он потерял много крови и получил заражение. В течение трех суток его жизнь висела на волоске. Еще через три дня его перевели из реанимации в интенсивную терапию.
Катя пришла на следующий день. Поляков с нетерпением ждал ее. Слабо улыбнулся, когда она, запыхавшаяся после бега по лестницам, в накинутом на плечи белом халате, опустилась на стул напротив.
— Как ты?
— Как я здесь оказался? — кивнув в качестве ответа, спросил Поляков.
— Я вызвала «скорую». Мы с фельдшером тащили тебя волоком через эти дебри до машины неотложки, потому что она не могла проехать.
— Что с ним?
— С кем?
— С ним, — со значением повторил Поляков.
Катя поколебалась.
— Его больше нет. Забыть, как страшный сон, вот что я предлагаю сделать.
Катя говорила бодро. Несмотря на то, что голова Полякова соображала очень туго, он видел, что она пытается его провести.
— Ты это сделала? — Катя не ответила, но Поляков догадался, что в данном случае это и был ответ. — Следствие? Гапонов? Они убедились, что это он?
Катя вздохнула.
— Да, убедились, — тихо, чтобы не тревожить других больных в палате, откликнулась она. — Но официальная версия не изменилась. Они на всю страну протрубили, что Кирилл был маньяком. Историю с его братом стараются замять.
— Как? Все те вещи… Вещи убитых девчонок… Как можно замять это?
— Фотографии барака обошли все газеты, — поколебавшись, сообщила Катя. — Официально это логово Кирилла Фокина. Со всеми вещдоками, доказывающими, что это именно он убивал девушек. Остальное никого не интересует. Это уже политика.
— Суки, — прошептал Поляков.
— Какая разница, Сергей. Пусть пишут в газетах, что хотят. Мы с тобой знаем правду. Остальное неважно. Его больше нет. Все кончено.
Поляков мысленно повторил ее слова, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Половина его жизни прошла в ожидании встречи с тем, кого больше нет. Он ждал не напрасно. И пусть он пострадал, но история закончилась.
— Хорошо, — неуверенно сказал Поляков.
Катя смотрела ему в глаза, пытаясь понять, что на душе у Полякова.
— О чем думаешь?
— Пытаюсь понять, как жить дальше.
— Есть мысли? Пойдешь назад в ППС?
— Только не это, — Поляков покачал головой, и тут же пожалел об опрометчивом поступке. В ушах тут же зазвенело, а глаза застлал туман. Но через несколько секунд покоя все прошло. — Я никогда не вернусь в полицию. Знаешь… я ведь так и не стал частью этой системы. Она не для меня. Я просто носил год за годом погоны, потому что ждал своего часа. И вот он наступил. И теперь все кончено. Никакой полиции. Я хочу жить обычной жизнью обычного человека.
— Как все? — улыбнулась Катя.
— Как все. Переживать из-за погоды. Смотреть новости. Ругать политиков и курс доллара. Радоваться солнцу. Пить чай с лимоном. Летом выбираться на природу… Все эти вещи прошли мимо меня. Сейчас самое время попробовать, каково это — жить. Тебе, кстати, тоже стоит попробовать.
— Наверное, — не стала спорить Катя.
Поляков посмотрел на ее лицо. Он вспоминал Катю девочкой, робкой выпускницей школы, которая всегда так странно смотрела на него и краснела, когда это замечали другие. Он вспомнил ее лицо, перекошенное от шока и рыданий, когда она 18 лет назад стояла на кладбище и с ней впервые случилось то, что преследовало бедолагу все ее жизнь. Точно такое же лицо у нее было совсем недавно — в Яме, после той бойни. Поляков поднял руку и раскрыл ладонь. Катя подхватила ее. Почувствовав ее пальцы, Поляков чуть сжал их.
