— Ну конечно, я пойду, — сказал я, понимая, что сегодняшний вечер потерян. Пришло несколько больших корректур, которые мне обязательно нужно было вычитать. Вдруг я понял, что смотрю на бледно-салатную перегородку, которая отгораживала меня от редактора отдела кино. Из курилки, где всегда происходили самые интересные разговоры, доносились звуки оживленного спора, причем дискуссия велась на таких высоких нотах, что было слышно по всему офису.
В папке входящих сообщений снова появилось имя Сильвии Лавинь.
Оксфорд-стрит была вся окутана паром, валившим из ртов вечерних покупателей. Ведя Лелию сквозь толпу, я бережно обхватил ее за талию, словно защищал стеклянный сосуд, содержащий ребенка. Одета она была элегантно, даже изысканно. Магазин, затянутый в светящиеся одноцветные гирлянды, производил такое впечатление, будто мы находимся на каком-то складе или в магазине из другой эпохи — «Маркс энд Спенсер» конца пятидесятых. Но детский отдел, куда мы попали, поднявшись на нескольких эскалаторах, выглядел совершенно иначе: огромный тошнотворно-серый гулкий зал, забитый разнообразными приспособлениями и мазями против раздражений. У меня возникло ощущение, что меня с остальным стадом загнали на молочную ферму. Даже Лелия, похоже, на время утратила свой энтузиазм. Я подумал, что она, может быть, сейчас вспомнила про свои предыдущие неудачные беременности, и взял ее за руку.
Почти с отвращением посмотрел по сторонам. Всяческие молокоотсасыватели и другие, напоминающие орудия для пыток приспособления неведомого мне назначения стояли на полках под гроздьями каких-то штуковин с лямками и клетчатыми кармашками, которые свисали с крючков, как куски туш на скотобойне. После уличного холода прогретый воздух помещения оглушал, нам уже начало казаться, что наши куртки не дают нам дышать.
— О! — воскликнула Лелия. — Ты только посмотри на это.
— Это настоящий дом страха, — определил я.
— Но… Ричард, перестань! Это шуточка в стиле МакДары. Если тебе здесь неуютно, пойди посиди в кафе, хлюпик несчастный.
— Извини, — сказал я. — Но сама посмотри.
— Можно мне уже что-нибудь купить? — спросила она.
— Э-э-э… Да.
Я подумал о матери. Когда нам с Рейчел было пять и четыре, она родила ребенка, а потом очень быстро еще двоих. У меня сохранились смутные и неприятные воспоминания об обгаженных подгузниках в тазах с дезинфицирующими средствами, о скучных обязанностях следить за младшими сестрами и о бесконечном детском плаче. И как-то ей удавалось со всем этим справляться, несмотря на почти постоянное отсутствие отца, сидевшего либо в своей студии, либо в пристройке, где он мастерил деревянные коробки, которые вскоре стали отнимать у него все время, но очень редко продавались.
К тому времени, когда Клода, самая младшая, научилась ходить, мы уже превратились в маленькую банду, постоянно ссорились, росли в основном предоставленные самим себе, хотя всегда ощущали материнскую любовь. Нас запихивали в старые машины, рассаживали на колени, втискивали в багажные отделения вместе с соседскими детьми и везли к черту на кулички в постоянно меняющиеся школы, где мы с Рейчел, руководствуясь своими соображениями и поощряемые в меру эрудированным отцом, садились за книги, пока остальные пили сидр с пивом и разучивали новые гитарные аккорды. И Рейчел, и я покинули отчий дом, как только закончили школу, наши пресытившиеся сельской грязью души тянуло к яркой городской жизни, к более широким горизонтам. Очарованный и подавленный жизнью, которая ждала меня в Лондоне, я все же был рад, что сумел вырваться из толпы, хотя и постоянно поддерживал связь с матерью. С тех самых пор мысли о маленьких детях не тревожили мой разум, даже до недавних пор, даже сейчас, когда моя девушка оказалась «в положении». Надо было мне, дураку, вовремя думать о контрацептивах!
Я окинул взглядом отдел. Женщины с огромными животами проходили мимо меня, чинно и неспешно, как морские корабли. Некоторые несли на животах детей в тех самых матерчатых кармашках. Младенцы, практически неотличимые друг от друга пухлощекие создания с чахлыми волосами на головах, в основном спали. Некоторые громко и неприятно кричали. Я заметил, как одна мамаша смотрела на своего отпрыска стеклянными глазами, в которые уже, очевидно, навсегда впечаталась гордость. Со стороны казалось, что она находится в каком-то трансе, но, замкнутая в своем крошечном субъективном мире, она выглядела отвратительно. Лицо ее в ту секунду было таким сосредоточенным и отрешенным, будто она мастурбировала. Внезапно я понял, что каждая мать здесь считает своего ребенка лучшим. Именно так. Самым лучшим. Какими бы извращенными или гормональными критериями они ни пользовались для оценки качеств своих чад, все они находились во власти счастливого заблуждения, что их маленький дышащий комок жизни более совершенен, чем остальные.
Коляски, которые, насколько мне известно, называют «багги», были выстроены в каком-то недоступном для меня порядке. Я не мог себе представить, как мне изобразить хоть какой-нибудь интерес. Мне становилось тоскливо. Лелия, присев на корточки, в задумчивости смотрела на пакет с какой-то одеждой со светлой окантовкой, который держала в руках. Я взял у нее из рук пакет и бросил в ее корзину.
— Берем, — сказал я.
Я увидел затылок (темно-каштановые волосы, доходящие до плеч, худая спина, знакомая осанка), и у меня появилось странное чувство, что я сплю или что надвигается беда. Не может быть, чтобы это была она, опять та же женщина, подумал я, хотя понимал, что глаза мне не лгут. Она стояла рядом с какой-то другой женщиной. Я молчал. Мне было неловко, оттого что я общался с ней после того, как подшучивал над Лелией из-за ее слишком заученных подруг; еще больше мне было неловко, оттого что я заказал у нее рецензию. Отвернулся в другую сторону. При мысли о том, что сейчас придется придумывать какие-то отговорки, мне стало не по себе. Я задумался, как лучше рассказать Лелии о том, что я встречался с этой женщиной и дал ей задание.
— Я… что еще? — сказал я.
— Ну… — сказала Лелия. — Не стоит заранее закупать слишком много всего.
— Почему же? — неуверенно спросил я, с ужасом рассматривая коробку каких-то штуковин, которые назывались «насадка на сосок», рядом с пузатыми бочонками крема для подгузников. Неужели все эти вещи действительно необходимы или они нужны лишь для того, чтобы выкачивать у молодых неопытных мамочек деньги? Снова почувствовал тошноту.
— Плохая примета. Хочу посмотреть на багги, — сказала Лелия.
— Ну сходи, посмотри, — не стал возражать я. — А я тут пока… э-э-э… приценюсь к детским ванночкам. Нам же это тоже понадобится?
— Мне кажется, ребенка можно купать в обычной раковине. Хотя, если честно, я не знаю. Посмотри лучше муслин. Встретимся через минуту.
— Какой еще муслин? — пробормотал я.
Зашел за угол. Хотел почитать газету, но подумал, что Лелия, если застанет меня за этим занятием, может рассердиться или, что еще хуже, обидеться. Видеть ее раздраженно-недовольное лицо мне совсем не хотелось.
