Во Францию я поехала уже не такой, какой была раньше. Французская семья, у которой я жила, оказалась очень доброй: не упоминая вслух о моем горе, они окружили меня заботой и лишь в приглушенных разговорах между собой позволяли себе высказать сочувствие ко мне. Впрочем, я без труда понимала, о чем они говорят. Софи-Элен, моя подруга по переписке и партнер по обмену, казалось, идеально подходила мне. Единственный ребенок в семье, она жила недалеко от крохотной главной улицы городка Клемансо в необычном маленьком частном доме с низкими балочными потолками и пристройкой, которая стояла за ручьем, струящимся через сад, над которым вывешивали сушиться белье. Мне выделили свободную комнату с двуспальной кроватью, над гаражом. Комната была похожа на номер в гостинице системы «бэд энд брэкфаст», но такого узора на обоях, как там, мне раньше видеть не доводилось. В гараже внизу хранился мотоцикл несовершеннолетнего двоюродного брата.
Мы с Софи-Элен в периоды оцепенения между приступами печали читали и шептались о книгах, а потом о мальчиках. Местные мальчики школьного возраста, прыщавые, замкнутые и длинноволосые, курящие сигареты и ездящие на мопедах, были для меня неотличимы от крестьян и автомехаников. Я посещала школу с Софи-Элен последнюю неделю семестра. Мы ходили, взявшись за руки, как две француженки, нас окружал мир миллиметровки и «Оранжины»
[20]
, и мне казалось, что я повторяю судьбу отца.
Потом наступила Pâques, и начались пасхальные каникулы: все были такие благочестивые, такие правильные, но из пансиона вернулся ее сосед, серьезный, странный и добрый мальчик, и все изменилось. Я потеряла подругу по переписке. Она стала ходить к нему в большой дом со ставнями. Дом этот стоял у перекрестка и принадлежал его матери, которая была врачом. И там они, католики в белых перчатках и со стрижками «под пажа», исследовали в перевязочной тела друг друга, я же стала для них всего лишь sans-papiers
[21]
, грязным варваром, спускающим свою печаль в воду тонкой струйкой.
Мне почему-то вспомнился запах младенца, хотя домик в Клемансо был пропитан ароматами французского супермаркета (чехлы для гладильных досок, коржи для тортов), а вовсе не детским запахом. Попыталась напрячь память и почувствовала, что начинает тошнить. Стоп! — прервала я себя. Пусть подозрения лучше останутся где-нибудь в стороне. Ричард назвал бы меня Клеопатрой.
Грянул дверной звонок. Как быстро она добралась! Хотя это и неудивительно, она ведь живет всего в нескольких минутах ходьбы от нас, в одном из тех кварталов, которые составляют особняки и дома старой постройки. Ей нужно всего лишь перейти через пару площадей.
— Здравствуй, — весело произнесла она хрипловатым голосом. Слышно было, что от стремительного подъема по лестнице у нее сбилось дыхание. Выглядела она лет на двадцать.
Сильвия улыбалась.
— Вот, — она протянула мне подарок. Я развернула пакет, и на стол высыпалась целая куча хлопковых детских вещичек — ярко-белые маечки кукольного размера, крошечный лиловый комбинезончик, несколько нагрудничков с разноцветными кантиками по краям. Я прижала их к лицу и вдохнула свежий магазинный запах чистоты.
— Спасибо, — прошептала я, не отнимая ото рта одну из маечек. Робко поцеловала ее в щеку. — Это у меня первый подарок.
— Я успела даже раньше твоей матери?
— Больше пока никто не знает. Давай я тебя чаем угощу.
— Я заварю, — предложила она.
Наполнив чайник, она выставила на стол чашки и прижалась к батарее. Наверное, она замерзла, подумала я, глядя на ее худые лодыжки в тонких колготках. Когда она садилась за стол, ее тело покрылось мурашками. Был январь. Она была в тонком светлом топе, на плечи наброшен темный джемпер. Волосы с одной стороны были заткнуты за ухо, а с другой спадали на щеку рядом с пухлыми ненакрашенными губами.
Проходя мимо компьютерного стола, я случайно зацепила мышь. Тут же ожил монитор, экранная заставка исчезла, и стали видны результаты моего последнего поиска в «Google». Сильвия повернулась и посмотрела на экран.
— «Софи-Элен + Клемансо», — прочитала она своим характерным тихим голосом. Посмотрела на меня и отвела взгляд. Услышав имя, произнесенное на идеальном французском, я оторопела, как если бы сама Софи-Элен вдруг материализовалась в моей комнате. Сильвия впилась в меня своими коричневыми с зеленым оттенком глазами.
— Есть французская версия «Friends Reunited»
[22]
? — спросила я у нее.
— А что такое «Friends Reunited»?
— Хороший вопрос, — я подумала о Ричарде, у которого этот сайт вызывает прямо-таки щенячий восторг. Когда по вечерам я застаю его за компьютером, он, читая последние обновления, тихонько посмеивается или, наоборот, презрительно хохочет во весь голос. Он вырезает, копирует, вставляет блоки информации, пересылает файлы своим старым школьным друзьям. Но, бывает, становится мрачен и раздражителен, если случайно натыкается на рассказ о чьем-то неожиданном успехе. Странно видеть его крупную фигуру скрючившейся перед компьютером, но что поделать, сейчас монитор притягивает его так же, как раньше притягивали моря и парусные корабли.
Даже одежда его словно принадлежала иному миру: он носил отцовскую темно-синюю шерстяную фуфайку (старшеклассницы побогаче в моей школе надевали такие, когда ездили на экскурсии), все его рубашки, которые он гладил сам, причем на удивление хорошо, были из мягкого хлопка и довольно застиранные. Чаще всего он ходил в джинсах и вылинявших футболках, и, сколько бы он ни прожил в Лондоне, все равно оставалось в нем что-то деревенское или морское. Я все время покупала ему полосатые футболки, зная наверняка, что они ему понравятся, вместо дырявых носков подсовывала новые. Еще я покупала ему черные рубашки и настоящие стильные вещи, но он их почти не надевал, и в душе я была этому рада, потому что в его редакции и так все носили черные рубашки. К делам житейским он был совершенно не приспособлен, когда-то поняла я; например он сам никогда не видел, что ему уже пора стричься, шел в парикмахерскую только после того, как я ему говорила. Однако он был наделен самоуверенностью человека выше среднего роста, которого в детстве любили, позволяли сколько душе угодно носиться по берегу моря и ждали дома с горячей едой и интересными рассказами. Я всего лишь раз видела его плывущим в лодке. Это было в Корнуолле на закате в окружении порхающих летучих мышей. Мы выплывали из устья реки, он был на веслах и сидел спиной ко мне, в те минуты у меня возникло странное ощущение, что я могу однажды его потерять.
Сильвия рывком подтянула колени к подбородку, открыв взору весьма недурные ножки, которые вообще-то редко демонстрировала. Выглядела она очень молодо, но были в ней какая-то тонкая аккуратность, ухоженность, которые придавали ей женскости, так что она скорее была похожа на взрослую женщину с детской внешностью, чем на какого-нибудь подростка, достигшего полового созревания. Ее сексуальная привлекательность в глазах мужчин, если таковая у нее вообще имелась, должна была носить несколько тревожный характер.
