— Двое… почти дети. Рядом.
— Что?
— Ричард, — позвала она, и я услышал, как у нее во рту хлюпнула слюна. Дыхание ее опять стало другим. Она легла на спину и призывно посмотрела на меня. — Прижмись ко мне, — еле слышно выдохнула она и тихо застонала, когда моя рука стала опускаться ниже. Теперь я гладил ее быстрее, но мягче.
— Так ты, Лелия Гуха, оказывается, любитель клубнички.
Она прыснула и прижалась ртом к моей шее. Она была возбуждена, ее тело источало жар и запах. Ее желание каким-то образом подчиняло меня.
— Что самое развратное ты делал в своей жизни? — произнесла она, ее слова веселым ручейком влились мне в самое ухо. — Кроме того, о чем ты мне рассказывал.
— Господи! — сказал я, чувствуя, как она сжала пальцами мою ягодицу. Я уже почти не шевелился. — Не знаю. Секс втроем?
— Наверняка было что-то покруче, — предположила она.
Я повернулся на живот. Воспоминание о бледном гордом видении, прижавшемся к моей руке, вспыхнув в мозгу, перетекло в чресла. Издав невольный стон, я взял Лелию за бедро. Прогнал воспоминание, но оно вернулось, взбаламутив остальные мысли. Несколько долгих секунд я обдумывал его, потом опять отделался от него. Открыл глаза, посмотрел на Лелию, увидел ее темные глаза и вычеркнул из памяти призрак.
— Так-то лучше, — проворковала Лелия и придвинулась ко мне. — Сильнее, — велела она. Я впился в ее кожу зубами, она вскрикнула. — Больно, — пожаловалась она, и голос у нее был грудной, томный.
— Такой я тебя никогда не видел, — сказал я.
Не глядя на меня, она улыбнулась, прошептала что-то так тихо, что я не смог разобрать слов.
Я положил согнутую в колене ногу на ее бедра.
— Да, — быстро, на выдохе согласилась она.
Я лизнул плечо в том месте, где укусил. Она резко выдохнула. Фантом задрожал.
Ее губы дрогнули и устремились навстречу моим, она приняла меня, наши тела переплелись, мы обнимались и ласкали друг друга лихорадочно, вскрикивая, и в первый раз в жизни мы достигли оргазма одновременно.
Утром в компьютере я обнаружил очередное электронное письмо с отрывком из романа. Я уже стал к этому привыкать.
«В доме у нас был свой уголок. Рядом с погребом был маленький дворик, где рос мох и плодились улитки и где мы копошились в зарослях светло-зеленого папоротника, который рос на кучах сажи. Там мы и играли, и строили планы. Мы становились одним человеком, лишь когда бывали в доме, в гардеробной.
Я очень старалась быть хорошей. Пыталась проявить силу воли, но моя «неправильность» брала свое, я отказывалась от еды, пока голод не начинал реветь во мне с такой силой, что становилось страшно.
Пока новый ребенок подобно опухоли рос внутри живота, я поняла, что пришло время воплотить в жизнь планы, которые бурлили у меня в голове. Однажды в гардеробной мы задумались о размерах грудной клетки младенца».
Мне кажется, на какое-то время я понял, кто шлет мне эти отрывки. Но я отнюдь не хотел этого. Под защитой добровольного неведения я бегло просматривал их, не в силах отделаться от чувства, что оказался в роли преследуемой жертвы, после чего удалял их из памяти компьютера и, в меньшей степени, из своей. Но чем больше я думал о Сильвии, тем больше мне хотелось читать ее странные фантазии. Я прочитал и удалил последний отрывок. Было без четверти девять.
На работу пошел не напрямую, а сделал крюк через небольшой парк, спрятанный в дальнем конце Мекленбур-сквер. Я вышел довольно рано, что в последнее время со мной происходило часто, и, прогуливаясь в этом потаенном уголке природы по извилистой дорожке, петляющей между теплиц и старых могил, осознал, что на самом-то деле шел не на работу. Я неторопливо прошел к дальним воротам, хрустя по обледеневшим пучкам травы, подталкиваемый туманными побуждениями. Последний раз я видел ее на Марчмонт-стрит, когда она свернула за угол по направлению к Тависток-сквер, я не знал точно, где она жила. У секретаря, скорее всего, есть ее адрес, но я не помню, чтобы когда-нибудь спрашивал ее об этом, и в любом случае я не стал бы околачиваться на ее улице в надежде на встречу. Но мне ничто не мешало просто бродить по промерзшему парку, мимо грузовых машин и удовлетворять свое неоформившееся побуждение.
Марчмонт-стрит еще не проснулась, только газетный киоск, узкий, с провисшим потолком, как картонный домик, источал желтый свет. Я подошел, купил жвачку. Небо хмурилось, я подумал, пойдет ли снег. Естественно, ее я не встретил, никакая тень, закутанная в макинтош, не подошла к киоску купить газету. Поколебавшись, повернул в сторону Тависток-сквер. Мимо проезжали такси. Почти ни в одном окне, выходящем на площадь, не горел свет.
Я должен был остановиться. Я обязан был остановиться прямо сейчас. С выпрыгивающим из груди сердцем я повернулся и бросился назад, пробежал по Грейз-инн-роуд и, запыхавшийся и надышавшийся морозным воздухом, прибыл на работу.
— МакДара, — я схватил телефонную трубку. — Расскажи, расскажи, что происходит!
— Ты почему так тяжело дышишь?
— Что происходит? — говорил я, пытаясь успокоить дыхание. — С тобой?
— Ты имеешь в виду… Ты же знаешь, я не могу говорить, — сказал он, понизив голос.
— Я… я… — попытался что-то объяснить я, но понял, что мне нечего сказать.
Мне нужно было увидеться с ней. Еще один раз. Чтобы покончить с этим раз и навсегда. И это нужно было сделать сегодня. Работал я урывками, в перерывах, чтобы скоротать время, которого у меня не было, размышлял о своем плане, мерил шагами офис, позвонил нескольким своим журналистам, вместо того чтобы, как обычно, послать им письмо по электронной почте. Заместитель редактора давил на меня, чтобы я нашел какого-нибудь известного писателя, у которого можно было взять интервью, поэтому мне нужно было сделать еще несколько звонков.
В двенадцать двадцать пять я вдруг совершенно отчетливо почувствовал, что, если сейчас, именно сейчас, выйду на обеденный перерыв и двинусь на запад по направлению к Блумсбери, я обязательно встречу ее. Это озарение явилось мне в форме нехорошего предчувствия. Я встал, ощущение безумия, как песок, просеялось через мозг, когда я схватил ключи и бумажник, позабыв о куртке. Я замешкался, толкнул ногой свое кресло так, что оно отъехало к столу.
Терять было нечего.
— Нужно встретиться с писателем, — сказал я редактору книжного раздела, на что он понимающе кивнул. — Надо прийти пораньше, — добавил я, и он посмотрел на меня внимательнее.
От жара стискивало грудь.
Порыв холодного воздуха на улице остудил меня. Мороз резанул по телу прямо через пиджак, я засунул руки в карманы, понимая, что не буду, как дурак, возвращаться за курткой. Воздух впивался в легкие, а я в облаке пара вприпрыжку бежал по Теобальд-стрит на запад, пока не достиг Брансуик-сквер. Мимо проходили люди, ледяной воздух делал их фигуры особенно отчетливыми. Я был уже в Блумсбери, но ее пока не встретил. Недоуменно посмотрел по сторонам.
