После умеренно бурного общения с Софи во время обеда я снова ушел в себя. Это, наконец-то понял я, и был ее образ жизни. Это могло продолжаться неделями, месяцами. Убрал со стола кипу корректур, посмотрел кое-какие статьи и случайно наткнулся на лист бумаги в линию, неровно вырванный из записной книжки. На нем маленькими прыгающими буквами была нацарапана короткая записка: «Привет. Это я… Не скучай, счастливо поработать, чем бы ты сейчас ни занимался. Люблю. Осыпаю поцелуями. С.».
Внутри все оборвалось. Я словно остолбенел, только мысли начали работать в ускоренном темпе. Когда она могла это написать? Как она попала в офис? Снова перечитал записку. Сердце заныло. Так вот, значит, какой почерк у серой мышки из околонаучных кругов. Я подумал, что в общении со мной она до сих пор ни разу ничего не написала от руки, мы общались эсэмэсками или по электронной почте. Хотя почерк казался отдаленно знакомым.
Лелия через пару дней после нашего знакомства как-то сказала: «Я как-то странно себя чувствую, мы вроде бы знакомы, но я все еще не знаю ни твоего дня рождения, ни второго имени. Даже не знаю, какой у тебя почерк».
Так оно и было. Эти указывающие на действительную близость двух людей мелочи, которые вскоре навсегда врезались в сознание, нам тогда только предстояло открыть. Теперь же почерк Лелии я знал, как свой собственный. Я его узнавал, даже когда она специально меняла его, чтобы написать мне поздравление на валентинке. Я знал ее прописные буквы, как она пишет цифры, даже с ходу мог узнать ее запятые. И тут я понял, почему почерк Сильвии показался мне знакомым. Дело в том, что я когда-то давно (кажется, уже прошла целая вечность) уже видел его, это было в «Марин Айсез», когда она вручила мне листок со своим именем и номером телефона. Эта записка, наверное, до сих пор валяется где-то у меня в кабинете среди бумажек.
— Послушай, — резко начал я, когда мы встретились в следующий раз, но замялся. Все заготовленные заранее гневные и обличительные слова куда-то пропали, на их место пришло лишь детское: — Что же ты своего Чарли бросила?
Глаза ее расширились, когда она удивленно и как-то даже презрительно уставилась на меня.
Я попытался придать своему голосу жесткость:
— Ну, что скажешь?
Она отвернулась, горделиво вздернув нос.
— За все это время ты даже не упомянула об этом.
— Ты и не спрашивал.
— Я… Но ты же не рассказывала.
— Ты не спрашивал. Ты делал выводы.
Я слабо покачал головой.
— Что, разве не так? — сказала она. — Ты сам решил, что у меня никого нет.
Я открыл рот, собираясь возразить.
Она замолчала. Бледность Сильвии лишь подчеркивала ее ледяной тон.
— Ладно, кто он? — наконец выдавил из себя я.
Она слегка качнула головой.
— Мы были вместе… — отрезала она.
— То есть вы когда-то жили вместе?
Взгляд, брошенный в мою сторону, означал согласие.
— А теперь он разрешил тебе остаться в вашей квартире?
Никакого ответа.
— Просто так, по доброте душевной?
— Я… — промолвила она. — Чарли очень добр ко мне.
— О, неужели? Так кто же он такой, этот милый человек? — злобно рявкнул я. — Сожитель и сосед? Ты с ним трахаешься или кашу готовишь? — продолжал наседать я. — Или, — добавил я, вспомнив предположение Лелии, — может быть, это женщина? Тогда зачем было скрывать, что ты живешь не одна?
Она искоса посмотрела на меня и сказала:
— Не надо так со мной разговаривать.
— И все-таки, кто он? — не отступал я.
— Это сложно, — уклонилась от ответа она.
— Да ну? Так вы живете вместе или нет? — спросил я, понимая, что время уходит.
— Мы редко бываем вместе, — уклончиво ответила она.
— Ну да, конечно. То есть вы с Чарли…
— Ты, — оборвала меня Сильвия, — живешь в собственной квартире. У тебя есть жена. Подруга. Любовница.
Я опешил. Замолчал, подбирая слова, но так и не нашелся, что ответить. В шее неприятно запульсировала жилка.
— Значит, что позволено тебе, не позволено мне? — горячо продолжала она. — Что за двойные стандарты? Такого я от тебя не ожидала. Это ужасно! — Голос ее начал слабеть, но она попыталась это скрыть. Заговорила с надрывом. — Просто отвратительно! Кто тебе дал право так на меня орать? Я ненавижу тебя! Ты не имеешь права так со мной поступать. Оставь меня в покое.
Когда я посмотрел на нее, у меня перехватило дыхание. Я увидел совершенно белое лицо, перекошенное болью. Я обнял ее и прижал к груди.
— Это нечестно, — послышался ее голос. — Ты… устроен в жизни. Женат. А ты ведь все равно женишься на ней, так ведь? Я точно знаю, женишься.
Я немного отстранил ее от себя, чтобы поцеловать, и в уголке глаза у нее блеснула слезинка. Она попыталась вытереть ее.
— Не надо, — сказал я. — Пожалуйста, не надо.
— Ведь женишься, да? — спросила она, бегая глазами по моему лицу. И в ту секунду она выглядела такой незащищенной, слабой, доведенной до отчаяния, какой я ее никогда не видел. — Конечно, женишься.
Я не знал, что сказать. Снова прижал к себе. По ее щеке скатилась еще одна слезинка. Она вытерла ее рукавом. Посмотрев ей в глаза, я впервые за все время нашего знакомства увидел в них страх загнанного животного. Я хотел как-то успокоить ее, утешить, но тут она обвила мою шею руками и прижалась своими губами к моим, жадно, страстно. На ее губах чувствовался солоноватый привкус слез, и, когда она стояла, всхлипывая, а я покрывал поцелуями каждый квадратный сантиметр ее лица, терзая себя за то, что довел ее до такого состояния, меня охватило странное ощущение. Я как будто почувствовал облегчение, оттого что понял, что мы теперь с ней равны. Она — мой маленький сообщник. Я стал всего лишь соучастником преступления. Вину теперь можно было делить на двоих. И мы будем идти дорогой, которую укажут нам наши желания, вместе до конца, пока однажды, очень скоро, сами не поставим точку. Любой преступник ищет оправдания своим поступкам.
13
Лелия
Сколько себя помню, меня всегда преследовало тягостное ощущение, что я могу становиться причиной смерти. Меня преследовал ее запах: сначала отец на носилках в продезинфицированной комнате, потом, после выкидыша, такой же точно запах, пройдя через носоглотку, осел на языке. Во Франции мне пришлось устроить проверку своей силе, чтобы убедить себя, что я ею не обладаю. Мой внутренний суд присяжных (а фактически к тому времени это уже были голоса, которые я начала слышать) внимательно изучал все доказательства. Думая, что окончательно свихнулась, я написала на французском языке несколько строчек про птиц и лягушек, которых видела в саду, и закопала бумагу в землю. С помощью этих маленьких существ я хотела выяснить, могу ли я привести их к смерти только тем, что напишу про них. Потом я ходила по саду и искала их маленькие тела в росе.
