«Так же нельзя говорить!» — ужаснулась я. В суеверном страхе я впилась ногтями в ткань, на которой лежала. На жизнь моего ребенка имею право только я.
Она поцеловала меня.
Во всем мире остались мы втроем. Моя дочь. Сильвия. Я. Все остальные люди исчезли. Наши жизни сконцентрировались в одном месте. Мы трое выпали из общего течения времени, и я знаю, что такое ощущение больше не повторится никогда. Когда-нибудь я скажу своей дочери, таинственно улыбаясь: «Видишь эту старую хижину? (Тогда на этом месте будет уже стоять ларек, торгующий бургерами, или интернет-кафе.) Когда-то я любила в ней одного человека». Я не расскажу ей, когда именно, и не назову имени; для нее эта загадка из невинного прошлого матери навсегда останется нераскрытой. Но в ту же секунду мне захочется неслышно добавить: «И ты была там; я тогда была влюблена; и случилось это в день моей свадьбы».
Она поцеловала меня в ключицу. Голова ее была почти неподвижна, лишь губы вытягивались, шевелились.
Я была так возбуждена! Меня переполнила тревога. Но мне не хотелось, чтобы восторг заставил меня потерять голову.
— Я так хочу этого ребенка, — произнесла я, и на глаза навернулись слезы.
— Я тоже, — сказала она. — Больше не будет крови. Расслабься, любовь моя, не шевелись. Позволь мне любить тебя. Позволь, я помогу тебе расслабиться.
Гладкостью и белоснежностью кожи она напоминала призрак. Я прикоснулась к ней, чтобы ощутить ее тепло и убедиться, что передо мной действительно человек. В полумраке ее брови по форме напоминали фрагменты японских иероглифов, выведенных кисточкой, глаза казались черными, а красивый рот воспринимался отдельно от всего лица.
Она провела языком по моему лицу там, где остался влажный след от слез.
— Тш-ш, — шепнула она, я поцеловала ее волосы, а она, сильная и уверенная в своей легкости, скользнула на меня. В горле родилось сдавленное дыхание, бабочка, которая не может найти выход.
Нежные звуки, которые мы издавали, становились все громче, словно мы думали, что тень, скрывающая нас, способна каким-то волшебным образом защитить от посторонних глаз. Впрочем, я представляла себе мать, молча, с пылающим взором смотрящую на меня в ту секунду со стороны. Мы с Сильвией старались не шуметь. Я сопротивлялась. Боялась за ребенка. Она провела по мне рукой, и мое тело изогнулось, подалось вперед, жаждя еще, но руки отталкивали ее. Где Ричард? Этого я не знала. Он находился где-то в другом месте, на другой планете, где царили другие правила, была другая жизнь. Я вспомнила, как происходит любовь между девушками. Эта маленькая щель на лобке. В конце концов ведь Мазарини была девушкой.
— Я нашла тебя, — произнесла она.
На меня упали ее волосы. Черной змеей соскользнули на кусок материи, на котором мы лежали. Я припала губами к открывшемуся уголку ее холодной кожи под шеей. Едва касаясь пальцами, она легонько провела ладонью мне по стопе, потом выше. Замерла, внимательно посмотрела на меня своими темными глазами (рот неподвижен и безразлично расслаблен) и начала медленно двигаться так, как когда-то двигалась Мазарини.
— Вспоминаешь?
Я беззвучно рассмеялась.
Она тоже улыбнулась и, чтобы не дать мне произнести ни звука, запечатала мне губы поцелуем. Образ преследовал меня, пока мы двигались. Две девочки творят акт любви. Она была творцом. Она нежила меня. Я, двигаясь, ощущала, что внутри меня плавает ребенок. Она полностью перекроила меня. От ее прикосновений по моим нервам бежали волны возбуждения, заставляли меня вскрикнуть и не давали произнести ни звука, усиливались. Лоб покрылся потом. Однажды Ричард облизал каждый квадратный дюйм моего тела, но Сильвия делала со мной такое, чего не в состоянии сделать ни один мужчина.
И тут я почувствовала этот запах: насыщенный жизненными соками уголок первозданной природы на Блумсбери-сквер и аромат Сильвии Лавинь, Клемансо и каштаны вдоль Луары. И когда запах травы смешался с благоуханием ее волос, мне захотелось остаться там навсегда, возноситься все выше и выше, бесконечно.
— Я люблю тебя, — наконец вымолвила я.
— И я люблю тебя и буду любить всегда, — сказала она.
Я всхлипнула и поцеловала ее в скулу. Разговаривая, мы почти плакали. Ночь была такой темной, снова стали слышны звуки свадьбы, они становились все громче и отчетливее. Ее руки обнимали меня, прижимали мою голову.
Мне вспомнилась широкая река, ужасный страх, просачивавшийся в вакуум наслаждения. Она была сверху. Наши тела сплелись в одну горячую, скользкую и влажную массу. Если мой ребенок умрет, умру и я, потому что я не смогу этого пережить. Я умру во время оргазма. Она двинула руку вниз, по моему животу, вздыбившемуся светлым холмом, освещенным лунным светом.
— Теперь мы расстанемся? — спросила она и заглянула мне в глаза, сверху вниз. Во мне зародился и стал нарастать спазм.
— Нет, — возразила я, но это короткое слово исторг мой рот, но не я. Я услышала голос Ричарда. Я стояла высоко на краю обрыва, вокруг была непроглядная ночь. Я не могла дышать. Внутри загорался огонь, он стал разливаться по всему телу, пылать все жарче. Я лежала молча, отдавшись ощущениям: блаженство на мгновение замерло, потом вышло из берегов и хлынуло по венам во все уголки тела.
— Нет, — повторила я.
18
Ричард
МакДара. Лживый жирный ублюдок. О МакДаре я думал, наверное, больше, чем обо всех остальных. Больше, чем о жене, больше, чем о любовнице или о своем неудачном двухнедельном браке. Я тратил драгоценные рабочие часы, представляя себе, как они с Сильвией занимаются или не занимаются сексом, а потом тратил еще больше времени на то, чтобы осознать весь объем и степень цинизма, возможно, заложенного в их отвратительный сговор. Я прошерстил его безграмотные электронные письма, которые еще не успел удалить, в надежде обнаружить в них скрытые намеки на Сильвию. Но ТЖ мне всегда представлялась совершенно другой — замужней, эффектной и, что важнее всего, обычной.
Я скучал по нему. Ненавидел его больше, чем кого-либо на свете. В понедельник после свадьбы первым моим порывом было вломиться в его офис, для начала хорошенько навалять ему, а потом вытрясти из него все, что ему известно о Сильвии Лавинь. «Когда? — думал я. — Как?» Я смог вспомнить только один раз, когда видел их рядом после того ужина у меня дома в компании с оравой галдящих Феронов. Она была совершенно незаметна, держалась всегда в стороне, не пила и не вступала в разговоры. Потом вдруг совершенно четко вспомнил, как будто вывел на чистую воду преступника: в тот вечер МакДара долго разговаривал по телефону в моем рабочем кабинете. Была ли с ним она? Была? Сумела ли она тайком просочиться в его жизнь именно в тот раз?
На следующий день, утром, на работе я поднялся на крышу и стал всматриваться на восток, туда, где были видны высотные здания, в которых МакДара проводил все свое время, и было у меня лишь одно желание: запрыгнуть в такси, ворваться туда и выбить из него правду, так, чтобы он стал молить о пощаде. Но я был не настолько глуп. Мне нельзя было идти на такой риск и подвергать еще большей опасности свой брак. Совершенно очевидно, что этот кретин ни сном ни духом не знал о том, чем еще занимается его любовница, так что та вспышка насилия с моей стороны была наверняка отнесена на счет слишком уж разыгравшегося желания защитить от посягательств честь и невинность нашей с Лелией общей знакомой. Так что его фальшиво-возмущенные просьбы выйти на контакт, оправдания и внезапные лживые просветления холодно игнорировались мной в простой форме — когда он звонил, я сразу посылал его к черту.
