На этот раз Юра не стал хитрить. Время шло очень быстро и не давало возможности раздумывать слишком долго. Поэтому он спросил напрямик:
– Сколько тебе… Сколько ты прожил, Тэн?
– Двенадцать зим. И еще несколько месяцев и дней.
– А у вас год какой? Сколько в нем дней?
– А почти такой же, как и у вас. – И, предупреждая следующий вопрос, Тэн пояснил: – Учти, Юра, на нашей Земле почти такие же условия жизни, как и у вас. И сутки почти такие же, только у нас принята десятичная система. Например, в минуте сто секунд, в часе сто минут. В сутках десять часов, а в неделе десять суток. Ну и так далее…
– Так, выходит…
– Нет, еще ничего не выходит. Просто наши секунды чуточку другие, чем ваши. А абсолютное время и у вас и у нас одинаково. Почти одинакова абсолютная продолжительность суток. А раз так, то, значит, и год тоже почти одинаков с вашим.
– Все ясно… Но тогда скажи, как же так получается: людям всего двенадцать лет, а их посылают в космическое путешествие. Разве это правильно?
– На вашей Земле, – невозмутимо ответил Тэн, – это пока еще неправильно. На нашей уже правильно.
– Что-то я тебя не понимаю.
– А что ж тут понимать? Вот возьми себя. Когда ты научился читать?
– Ну… когда мне было пять лет.
– А когда пошел в школу?
– В семь лет.
– И что ты делал в первом классе?
Юра задумался, вспоминая то далекое время, когда он был в первом классе, и невольно усмехнулся.
– Палочки писал… Читать учился.
– Постой, постой! Ты же научился читать за два года до поступления в школу.
– Выходит… Выходит, я просто читал.
– Я тебе скажу прямо: выходит, что в первом классе ты почти все время бездельничал. И сам не учился, и другим мешал. И тебя называли балованным и, возможно, наказывали. Но наказывали не очень сильно, потому что все-таки ты получал хорошие отметки. Верно?
– Верно… – растерянно согласился Юра.
Тэн говорил так уверенно и так правдиво, что Юрий на минуту усомнился – а на корабле ли он находится? Голубые ли люди перед ним? Может, это все не так? Может, он все еще на Земле и кто-нибудь из ребят решил разыграть его, представившись голубыми космонавтами?
– А чего ж тебе не получать в первом классе хороших отметок, если ты два с половиной года назад уже знал то, чему тебя учили в первом классе? Ведь верно?
– Верно… Но… Но откуда ты это знаешь?
– Вот чудак! Так у нас тоже так было. А потом умные взрослые люди решили, что это неправильно. Если так учиться, так только учеников портить. Человек хоть в пять лет, хоть в пятьдесят всегда есть человек. У него есть ум. У него есть понимание окружающего. Пусть еще не всегда полное и ясное, но оно все равно есть. Вот у нас на Розовой Земле и решили: нужно требовать с человека с самого раннего возраста. Но и доверять ему тоже с самого малого.
– Что доверять? – нерешительно спросил Юра.
– Все! Доверять все, что может сделать человек. А он даже в пятилетнем возрасте может сделать многое. Очень многое. Если, конечно, его научить и если ему доверять.
Юра хотел возразить – смешно доверять пятилетнему человеку серьезное дело. Пятилетний человек – это еще не человек. Но тут почему-то вспомнилось, что Пушкин в пять лет писал стихи. Да еще не на русском, а на французском языке. А Суворов уже в раннем детстве возился со схемами и описаниями боев и походов. А Моцарт в пять лет давал концерты. А…
Нет, что бы там ни говорили, а пять лет для настоящего человека – это очень и очень… Ну и не то чтобы много, но и не мало. В пять лет тоже можно сделать кое-что настоящее. Если, конечно, человека научить и потом хоть немного ему доверять.
– Вот у нас на Розовой Земле и решили учить детей с четырех лет. Как человек выходит из яслей, он и начинает учиться по-настоящему.
– А это… не очень трудно?
– Чего ж тут трудного? Тебе трудно читать интересные книги? Гонять мяч ведь не трудно же? А почему? Потому что это доставляет тебе удовольствие. А разве не доставляет удовольствие всегда узнавать новое? А узнав, применить его в деле. Так что, как видишь, у вас только начинают учиться, а на нашей Земле ребята уже кончают арифметику и грамматику, естествознание и историю и приступают к настоящим наукам.
– А эти, выходит, не настоящие? – сердито спросил Юра, потому что ему показалось, что Тэн слишком уж загордился своей Розовой Землей, и своими ребятами, и своими школами. Пусть, конечно, у них так все здорово, но задаваться этим все равно не стоит. Даже космонавтам. И даже не простым, а голубокожим.
– Нет, зачем же… Тоже настоящие, но они – общие. А у нас науки более… точные, что ли. Возьмем химию. У нас в школе химия не одна. У нас и органическая, и неорганическая, и физическая, и квантовая. А каждая из этих химий разделяется еще на отделы. Вот так и идет изучение…
– И у всех так?
– Конечно! Только ведь изучение изучением, а практика практикой. Изучаем химию – и сразу работаем возле приборов и установок.
– Это в семь-то лет? – воскликнул Юрий.
Тэн долго смотрел в его возбужденное, недоверчивое лицо и с достоинством, но чуть-чуть с сожалением ответил:
– Я же тебе говорю, что человека нужно не только учить. Человеку нужно доверять! У нас научились доверять. Даже семилетним. Даже пятилетним. Понимаешь?
– Это понятно. Но пятилетние у вас… Просто так учатся?
– Зачем ты так? – с горечью протянул Тэн. – Ведь я же серьезно.
– Так и я серьезно.
– Нет. Даже пятилетние и восьмилетние на практике еще не работают, а вот десятилетние обязательно помогают студентам. А потом работают самостоятельно. Потому что их научили и им доверяют.
Нет, всего этого Юра еще не мог понять. Он чувствовал, что это здорово, когда тебе доверяют, верят, что ты настоящий человек и что ты способен на что-то дельное, хорошее. Но он не мог представить себе, что ему бы самому не то что в первом классе, а даже теперь, уже шестикласснику, вдруг доверили бы работу на каком-нибудь станке или приборе.
Выходило, что доверие не только дает, но оно и требует. Выходило, что доверие не только легкая и радостная вещь, но, оказывается, еще и серьезная, трудная обязанность. Выходило, что доверие мало заслужить, его нужно оправдать.
Ох, сколько не то что нового, а, скорее, непривычного стояло за этими словами голубого человека!
Возникли мысли, что хотя и Пушкин, и Суворов, и Моцарт – это всё гении, особые люди и, конечно, равняться на них нечего, потому что такие рождаются раз в столетие, но все-таки и самые обыкновенные земные люди могут добиться прямо-таки сказочных успехов.
Наверное, раньше Юра не согласился бы с этим и сказал Тэну: «Это все фантастика!» Но сегодня сказать так он не мог. Не мог еще и потому, что уже подумал о том, что ведь во времена Пушкина, Суворова, Моцарта не было радио. Не было телевидения. Не было машин. Настоящей химии.