Уже сейчас мы можем упомянуть несколько фактов, которых будет достаточно, чтобы очертить пределы формалистического идеала. – Мы отмечали роль мистицизма в придворных кругах. В народных массах эта роль не менее велика. Если она почти не проявляется, то потому, что создатели династических летописей интересовались только придворной жизнью и высокопоставленными особами. Действительно, отмеченный случайно в связи с происшествием в жизни двора великий мистический кризис 3 г. не был отдельным явлением: нам известны о нем лишь немногие подробности, но все они подтверждают, что в крестьянской среде сохранялись совершенно свежими некоторые мистические идеалы, восходящие к отдаленнейшим временам. – С другой стороны, в смутные времена Трех царств старый феодальный дух, похоже, сразу же обрел всю свою былую силу: можно допустить, что в сложившихся в эпоху Хань крупных сельских уделах уцелели нравственная позиция и нравственная дисциплина, менее удаленные от феодальной морали древности, чем от архаизирующего идеала, насаждаемого ортодоксальным воспитанием. Только вот история отказалась регистрировать факты, и нам ничего не известно об устойчивости феодальных элементов общественной жизни. – История, наконец, не дает никаких сведений об эволюции нравов в новых городских кругах, если отвлечься от слоев официальных; однако же именно в этой среде сложилась присущая собственно торговым людям нравственность, которую, как представляется, характеризуют дух объединения и вкус к справедливым соглашениям. Можно допустить, что его влияние на всю китайскую жизнь было существенным: тем не менее нам совершенно ничего или почти что ничего не известно о древнем периоде истории, об истинной жизни предпринимательских классов, о роли городов в общей экономической жизни, об юридической и нравственной эволюции городских слоев. Было бы чем-то чрезвычайно странным, если бы они не выработали действенных идеалов, а их деятельность ограничивалась соблюдением норм ортодоксального этикета. Не надо недооценивать и деятельность официальных классов. Тем не менее, завершая эту книгу, надлежит отметить, что под воздействием аристократической традиции история пренебрегала массовыми движениями. Несомненно, вместе с завершающей древнюю историю Китая имперской эрой китайская цивилизация достигает зрелости, но, хотя хранители ортодоксальности, с растущей жесткостью определяя свои традиционные идеалы, хотели бы наделить ее незыблемым достоинством, она остается насыщенной и молодыми силами.
Китайская пайдейя
Эта книга редкая. Она для тех, кто хочет приблизиться к пониманию сути китайской цивилизации. Названная максимально обобщенно, она хронологически ограничена рассмотрением одной лишь древней эпохи, но затрагивает в ней такие глубины, что начинает казаться отвечающей своему названию. Будучи научным исследованием в полном смысле слова, она в то же время не только по языку, но и по некоторым формам, приемам мысли в какой-то мере сродни художественной прозе и разворачивается в некий исследовательский роман историко-культурного познания.
Ее автор, один из крупнейших французских синологов Марсель Гране (1884–1940) – явление тоже весьма редкое даже в масштабах мировой синологии. Историк по образованию, он был талантливым учеником у основателей двух наук: у Э. Дюркгейма, которого считают создателем французской социологии как науки, и у родоначальника научной синологии во Франции Э. Шаванна. В результате Гране стал не только прекрасным знатоком Китая и его истории, но и выдающимся социологом, теоретиком китайского социума. Собственно, это наглядно подтверждает построение книги, разделенной на две части – историческую и занимающую наибольшее место социологическую.
История ее написания тоже примечательна. Она была издана в 1929 г. в авторитетной тогда у французов и на Западе книжной серии «Эволюция человечества» и предназначалась не только для специалистов, но и для более широкой читающей публики. Гране работал над ней около полутора десятков лет. За это время он издал ряд статей и четыре книги, среди которых успешно защищенная им докторская диссертация «Древние китайские праздники и песни» (1919), монография «Религия Китая» (1922), знаменитый двухтомник «Танцы и легенды древнего Китая» (1926). «Китайская цивилизация» стала итогом всех предыдущих публикаций автора. Именно к ним, да к первоисточникам относится подавляющее большинство сносок книги. Но в ней совсем немного ссылок на работы других авторов. Это совершенно оригинальное исследование, в котором французский синолог исключительно на основе первоисточников, обобщая все разработанное им прежде, дает свою концептуально продуманную картину древнекитайской цивилизации.
Глубина и последовательность самой концепции автора тоже имеют непосредственное отношение к истории написания книги, изначально создававшейся Гране в органическом единстве с исследованием китайского менталитета. В процессе написания эта сторона дела стала у него настолько разрастаться, что в конечном итоге уже после «Китайской цивилизации», в 1934 г. Гране издал самостоятельную книгу, или том, под названием «Китайская мысль». Этой «китайской мыслью», вернее, работой над ней проникнута и настоящая книга. Но вместе с тем, читая ее, можно убедиться, что Гране написал и издал их отдельно не только в силу внешних обстоятельств. «Китайская цивилизация» не просто воплощенная в цивилизационной фактуре «китайская мысль», но у нее есть и своя, в определенных аспектах более широкая мыслительная аура, представляющая собой вполне независимую научную ценность.
Обращает на себя внимание прежде всего оригинальное определение предмета исследования: китайская цивилизация не вообще, а под определенным углом зрения. Сам Гране условно называет его стратиграфическим – описанием (от греч. уроссрсо – пишу) эволюции последовательно доминировавших социальных слоев (от лат. stratum – настил, слой) с раскрытием в первую очередь их жизненных позиций, идеалов, норм поведения, нравов. Это может показаться ограничением предмета исследования рамками социальной психологии. Так в какой-то мере и есть. Гране шел на это сознательно, подчеркивая, что не стремится к всеохватности рассматриваемого материала, разбиваемого по принятым в западной культурологи рубрикам: история, политика, экономика, философия, литература, искусство и т. д.
Но тут была и некоторая «хитрость», мудрая уловка: взять для рассмотрения в китайской культуре самое существенное, первоосновное, что так или иначе определяло ее во всех аспектах и с чем она уже больше никогда не расставалась. Таковым являлась идея цивилизованности, воспитанности («вэнь») как главенствующая надо всем в традиционном сознании китайцев. Классический образец культурности, воспитанности, аналогичный по сути древнегреческой пайдейе (raxiSeiot), а по форме – кодексу чести западноевропейского рыцарства, во всей его полноте был дан периодом, который Гране называет феодальным, относя его ко всему хронологически зафиксированному в письменных источниках прошлому Китая до имперской эпохи.
Начинает он его с возникновения летописания в VIII в. до н. э., но фактически захватывает всю эпоху правления династии Чжоу (XI–III вв. до н. э.), когда действительно сложился по крайней мере социальный и духовный костяк китайской цивилизации, и главное в нем – культурность («вэнь»). Имперская же эпоха – династии Цинь и Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.), – внося дополнительную лепту в эту основу, была уже определенным возвращением к исходному образцу. Это складывалось для французского синолога в полный исторический цикл, а вся дальнейшая история Китая представлялась ему вариацией такой цикличности. Гране, конечно, давно критиковали за принижение фактора исторического развития, но проблема цикличности китайской истории обретает сегодня второе дыхание и стимулирует некоторые исследования самого последнего времени.
