Будучи конкурентами и оставаясь солидарны, обе связанные браками группы жили на земле одной сельской общины. У каждой из них свой надел. Однако же на этом наделе существовали также представители другой половины брачной четы, перебравшиеся сюда после брака. Там опять-таки сталкивались два солидарных и соперничающих объединения. Даже если общая организация больше не основывается на простой двучастности, эта двучастность обнаруживается на территории каждой семейной группы. Ведь на самом деле брак не соединяет только двух супругов, это договор по своей сути коллективный, и он никогда не прекращает затрагивать обе группы. Супруг должен иметь друзей, супруга – подружек. «Сорока создала это гнездо, – в этом гнезде полно вяхирей! – Эта девушка выходит замуж – пусть сто колесниц осыпят ее почестями». Сто есть символ целого. Сто колесниц, на которых восседают друзья и подруги жениха и невесты, символически демонстрируют, что соединяемые брачным союзом группы берут друг перед другом обязательства искренне, полностью. Очень давно обмен юношами и девушками был полным не символически, а реально. Семьи образовывались в результате коллективного союза между всеми представителями одного поколения. Слово «мать» относится не только к матери, но и ко всем ее сестрам. Оно также определяет всех женщин, на которых поженились братья отца. Тетки по матери и жены дядьев смешиваются, ибо ими образуется единая группа жен, единая группа сестер.
Таким образом, на каждой территории сталкиваются две группы, которые в равной мере однородны. Они сталкиваются в силу своего пола, фамилии, сущности, образа жизни. Они увековечивают древнее соперничество семейных пар и половых корпораций. Крестьянская организация, зиждившаяся на выраженном в правилах экзогамии и эндогамии принципе противостояния полов, сохраняет свою изначальную силу и укрепляется в ходе повседневной жизни. Во всей нетронутости и свежести сохраняются чувства, делающие столь трудным и заставляющие выглядеть столь плодотворным сотрудничество противоположных полов.
2. Сезонные соревнования
Главная цель созданных с учетом климата и условий обитания запретов – это обеспечивать мужчинам и женщинам время и место для работы, где и когда они были бы укрыты от любого загрязнения. Эта организация подчинена ритму времен года. Мужчины и женщины сменяют друг друга за работой, однако образ жизни они изменяют сообща.
Они меняют образ жизни в начале и в конце сельскохозяйственного года. В долинах Древнего Китая существовало два очень заметных момента. Климат там континентальный и в чередующемся ритме времен года есть что-то захватывающее. Весна и осень, с их легкими дождями и изменчивым небом, два коротких промежутка между сухими и резкими морозами зимы и летней сырой жарой, – это чудесные мгновения: природа вдруг оживает или замирает. Внезапно цветение и быстрый листопад, возвращение или массовый отлет перелетных птиц, внезапно размножение и внезапно исчезновение насекомых – эти мгновения поочередно отмечают на полях патетическое пробуждение жизни или ее мрачный конец, образуют как бы драматические рамки тех перемен, которые, следуя за примером неба, китайские крестьяне осуществляют в своей жизни. Одним рывком отбрасывают они свои привычки. Забывая в сумятице момента повседневные запреты, они ощущают потребность помогать природе и сотрудничать между собой.
Когда китайские философы захотели воздвигнуть теорию любви, они объяснили, что весной девушки ощущают притягательную силу молодых парней, а парни осенью – юных девушек, как если бы каждый вдруг чувствовал неполноту собственной природы и был внезапно охвачен неукротимым желанием придать ей совершенство. Весна была временем помолвок: некогда девушкам принадлежала инициатива сватовства. Осенью же она вступала в новую семью: женщина довольно рано обязывалась жить у мужа. Осенью землепашцы гордились собранным на зиму богатым урожаем, а девушки весной имели много сотканных за зиму тканей, и это богатство было еще драгоценнее. Так получалось, что сначала ткачихи могли разодеть землепашцев, а потом они имели чем порадовать ткачих. Все, чередуясь, бывали чем-то привлекательны и могли осуществить свои желания.
Вместо того чтобы избегать друг друга, как они это делали повседневно, они друг друга искали: «Перестань ткать свою коноплю! – беги на рынок, пляши, пляши!» «Листья увяли, листья увяли! – На вас подул ветер! – пойдемте же, судари молодцы! пойдемте же, молодцы! – запевайте! мы к вам присоединимся». Осенью, весной, едва закончились работы на полях и ткачество, под открытым небом происходили огромные собрания, где парни и девушки с соседних деревенек встречались между собой. Вскоре зима запрет у себя в доме каждую семью в ее изолированной деревеньке, или же лето обяжет мужчин и женщин жить по отдельности. Но осенние и весенние общие встречи воскрешали во всех сердцах чувство необходимой общности. Замкнутые группы и соперничающие корпорации закрепляли свои союзы, организуя коллективные свадебные гулянья.
Эти празднества состояли из причастий, оргий и игр. После стольких дней одинокой жизни, заполненной мелкими мыслями, собравшимися толпами овладевало чувство великодушной состязательности. В них внезапно вспыхивала жажда игры, и для ее поддержания все казалось хорошим, все могло послужить для веселого соперничества, для дружелюбных схваток.
В равноденственном небе проносились стаи птиц; молодежь соревновалась, кто первым разыщет гнездо с яйцами; в пестрой окраске скорлупок виделась радуга, небесный знак урожайных дождей; девушка, на весенних праздниках завоевывавшая яйцо ласточки, чувствовала, как ее сердце заполняют великие надежды, и пела свою радость. (Считалось, что так произошли песни Севера.) Ноги топтали оплодотворенную прекрасную своей пышной зеленью землю, где обещанием плодов расцветали цветы: пляшущие юноши и девушки сталкивались в сражениях за цветы. Они боролись, собирая побеги плантена. Подобрав юбки, завязанные поясом, девушки пели от счастья, что вобрали в свое лоно растение, приносящее тысячи семян. Они распевали и собирая по холмам душистую полынь, папоротник с его плодовитыми спорами, или же, по берегам рек, ряску, за которую, собравшись парами, боролись самцы и самки речных зверей, или же крупные плавучие водные растения с листьями либо круглыми, словно диск, или остроконечными, будто стрелы. Съеденные в ликовании от успеха, эти зерна кажутся не менее чудотворными, чем яйца. «Царь Чу, переправляясь через Цзян, нашел зерно остролиста! – величиной с кулак – и красное, словно солнце! – Он его разрезал, а потом съел; – оно было сладкое, будто медовое!»
В порыве коллективного состязания сердца воспламенялись от самых скромных находок. Били через край живые чувства, которые вдруг находили способность передать жест и слово. Игры упорядочивались в соответствии с ритмом, подчинявшимся общему настроению. Сборы плодов, соревнования и преследования служили поводом для состязаний в пении и танце. Так происходит еще и в наши дни среди отсталых народностей юга Китая. На самых крупных праздниках у них юноши и девушки из соседних деревень «выстраиваются рядами лицом друг к другу и принимаются срезать папоротник, распевая импровизированные песни». От этих состязаний зависят благополучие года и счастье народа. Таким же образом собиравшаяся в Древнем Китае на состязания молодежь верила, что подчиняется приказу природы и сотрудничает с ней. Их пляскам, их пению соответствовали зовы призывающих спутника птиц, полет преследующих друг друга с криками насекомых. «Луговой кузнечик кричит, а тот, что на холме, прыгает! – Пока я не увижу моего господина – о, как тревожно мое сердце! – о, как оно тревожно! – но тотчас, как я ним соединюсь, – мое сердце успокоится!» Кузнечики, перекликающиеся между лугами и холмами, остались для китайцев символами многодетных и экзогамных союзов. Они напоминают молодым людям обязательный для их союза порядок. Однако же, будучи представителями своего пола и клана, переполненные гордостью за свою деревню, пронизанные семейным духом и половым эгоизмом, они чувствовали себя прежде всего соперниками. С вызывающего тона бравад начиналась куртуазная схватка, которая должна будет их сблизить.
