Глава пятая
Агнатические династии
После того как соперничество между владеющими техническими секретами и окруженными новым престижем братствами начинает брать верх над деревенскими состязаниями, в которых друг другу противостоят соперничающие мужчины и женщины, возникают мужские органы власти и между ними складывается изменчивая иерархия. Однако главенствующий на сезонных состязаниях принцип чередования не утрачивает своей силы сразу же. Вместе с ним сохраняет свои права и дихотомность – и это даже после того, как общественный порядок больше не основывается на ее началах, а общество уже обретает благоприятствующую концентрации властных полномочий трехчастную организацию. Вот почему завоеванная вождями-мужчинами власть с трудом становится достоянием княжеского рода, передающимся от отца к сыну правом царствовать в одиночестве и в течение всей жизни над совокупностью образующих мир людей и вещей сил.
Мифические герои, которых история представляет государями Китая, были благодаря знаниям могучими объединителями людей. Шунь был пахарем, рыбаком, горшечником, и «там, где он жил, в конце года возникала деревня, в конце двух лет – местечко, а в конце трех – город». Ни Шунь, ни Яо, как ни велики были их мудрость и слава, не передали свою власть сыновьям. Они даже ее не сохранили до конца своей жизни. Для них двоих наступило время, когда им пришлось устраниться перед поднимающимся престижем мудреца, дух которого лучше приспосабливался к новым временам. В «Бамбуковых анналах» сохранилось несколько упоминаний о чудесах, призывающих вождя отстраниться и уступить власть («жан»). В «Книге преданий» («Шу цзин») содержится несколько неясных намеков на споры, в которых, делая вид, что уступают («жан»), пытались обойти соперника.
Слушая историков, заставляющих говорить соперников, те думали только о том, как показать свою наичистейшую гражданскую добродетель. На самом деле на эти дуэли красноречия сходились созданные для чередования противоположные духи. Государь Яо умел выправить движение Солнца. Ему пришлось схватиться с Гун-гуном, умевшим поднимать воды и направившим их против Кунсан, Дуплистого тутовника, по которому взбирались Солнца; ударом рога он также надколол гору Бучжоу, служившую опорой Неба, и все звезды сдвинулись, и им пришлось устремиться к западу. Оспаривавший у Яо титул государя Гун-гун ничего не добился: он утонул в глубине пропасти. Иначе говоря, будь они целиком во власти Инь или Ян, одержимы духами Воды или Огня, вдохновляемы духом Земли или Неба, праворукими или левшами, толстыми или худыми, с толстым животом или могучей спиной, прочно стоящими на земле на своих больших ногах или устремленными к небу своей совершенно круглой головой, в любом случае кандидаты получали власть, лишь когда сама их суть отвечала сменяющимся потребностям природы, а их тело могло служить мерой – образцом порядка, который в тот момент требовался. Можно предположить, что некогда существовало время, когда вожди, представляющие противоположные группы народа и противоположных духов, чередовались у власти вместе с чередованием времен года. Легенды китайской традиции рассказывают нам, что некогда власть принадлежала чете вождей, из которых один, государь, шел впереди второго, бывшего министром. Государь обладал добродетелью Неба, а министр – добродетелью Земли. Они сотрудничали, переходя, видимо, по очереди на первый план, причем каждый распоряжался в местах и во время, наилучшим образом соответствующих его духу. Они также и соперничали. Подобно тому как в природе Инь и Ян сменяют в положенный срок друг друга, так же и добродетель Земли у достигшего определенного возраста министра вытеснялась добродетелью Неба, во всяком случае, если он выходил победителем из некоторых испытаний, вроде происходивших под открытым небом в поле или в результате брака с дочерьми государя. В этом случае он умел принудить государя уступить ему власть («жан»), а затем изгонял из города («жан»). Как только у Яо осталась лишь дряхлеющая добродетель, его министр и зять Шунь поспешил его устранить, отпраздновал свое восшествие на трон государем и вознес жертвоприношение Небу. Говорят, что старший сын Яо, Даньчжу, присутствовал на этом жертвоприношении, несомненно в качестве жертвы. Впрочем, известно, что он был либо изгнан, либо казнен на этом первом, совершенном на окраине столицы жертвоприношении.
Согласно другой традиции Шунь отметил вступление на трон тем, что распахнул все четверо ворот своей квадратной столицы. По этому случаю он изгнал на четыре полюса мироздания четырех нечестивых особ с угасшей и зловредной добродетелью. Эти четверо чудовищ объединились в две группы по трое. Ведь над тройственной организацией общества все еще господствует дуализм; да и танцевали некогда группами по трое. Одно из изгнанных чудовищ называлось Три-Мяо («Сань мяо»). Оно было крылатым, и его сослали на Дальний Запад, на Гору пера, куда каждый год отправляются птицы, чтобы обновить оперение. На этой горе с тремя вершинами живут три птицы или, что то же самое, сова с единственной головой и тремя телами. Три-Мяо, впрочем, тождественно котлу-треножнику Обжора. Перед лицом Трех-Мяо, одновременно единых и тройственных, остальные чудовища образуют трио сообщников. Среди них главной фигурой является отец Юя Великого, Гунь. Он также был изгнан на Дальний Запад, на Гору пера [по другим сведениям, Гора была расположена на Дальнем Востоке], где появляются пляшущие фазаны. Говорят, что именно там он преобразился в трехногую черепаху. Другие уверяют, что превратился он в медведя, и позднее его сын умел танцевать танец медведя. Наиболее постоянная традиция уверяет, что по приказу Шуня Гунь был расчленен, что, впрочем, ни в малой степени не помешало ему в виде зверя стать духом Горы, или Пропасти, пера. Таким образом, Шунь смог воцариться, лишь казнив Гуня или укротив Трех-Мяо. Похоже, это крылатое существо было способно внести беспорядок в календарь. Однако же, когда Шунь с копьем и щитом в руках исполнял танец пера, он смог тотчас же обновить время. Для того чтобы открыть новый год, при феодальных дворах требовали станцевать, но не князя, а заклинателя. Этот персонаж танцевал одетым в шкуру медведя, со щитом и копьем в руках и в сопровождении четырех помощников, которых называли «шутами»; его лицо было скрыто под маской с четырьмя глазными прорезями. Церемонию завершали, четвертуя жертвы у четырех ворот квадратного города. Во времена Конфуция китайцы еще верили, что для установления авторитета вождя и рассеяния одряхлевшего временного порядка следует принести в жертву человека и выбросить его члены за четверо ворот: жертвой был танцор, подменявший вождя. Тот, кто ценой жизни способствовал изгнанию старого года и установлению нового, назывался «жан». Это слово означает «изгнать». Оно же означает «уступить», но уступить, чтобы иметь. Не существует какого-либо китайского владыки, который бы в момент взятия власти не делал вида, что желает уступить эту власть другому. Особа, на которую он будто бы желал сложить будущие обязанности, немедленно отправлялась покончить жизнь самоубийством, как правило бросаясь в пропасть, духом которой становилась. Установление нового года и интронизация нового вождя совершались при посредстве обрядов, которые не должны бы очень различаться в те времена, когда для царствования над миром государь и его министр делили между собой Добродетели Неба и Земли. Министр звался Три-Гуна. Похоже, что церемония восшествия включала танцевальное состязание трех танцоров лицом к лицу с тремя другими, в котором два вождя противостояли один другому в сопровождении образовывавших квадрат помощников. Глава потерпевших поражение танцоров оплачивал свою неудачу смертью либо изгнанием из города. Или же его старшего сына казнили в пригороде, принося в жертву. Такова была судьба Даньчжу.
