Алтарь почвы, простой квадратный в своем основании земляной курган, включенный в княжескую резиденцию, заключает в себе всю добродетель («дао») княжеских земель. Он тождествен отечеству. Когда этот курган расползается в грязь, отечества более не существует. Ради его защиты все вассалы должны быть готовы пойти на смерть, и первым – сам князь. Но долг вассалов отдать жизнь за князя существует только в том случае, если сам князь, живущий как истинный сеньор, отождествил свою душу с душой отечества. Алтарь почвы повторен в Алтаре урожаев. Будучи вождем воинов и хозяином землепашцев, князь обеспечивает вечность отечества и снабжение жителей, когда всеми силами великой, полной, уравновешенной души добивается для страны счастливого чередования богатых урожаев. В порядке завершит свой труд время, земля принесет обильные плоды, если князь из центра своего города сумел принять участие в ритме времен года и сельскохозяйственных работ. Вот почему городского бога урожаев в попечении князя оказывается достаточно для того, чтобы заставить поля давать урожаи.
Своими священными трудами государь обогащает свой домен. С другой стороны, и сам домен способствует обогащению души государя. Из полей и их продуктов им извлекается обильная поддержка собственным добродетелям. Другие, и не менее обильные добродетели получаются им из охотничьих угодий, мест рыбной ловли, из далеких окраин, где он владеет заказниками дичи и животноводческими загонами. Он «мясоед». В то время как скудно подкрепляемая плодами и зерном крестьянская душа не обладает достаточной силой, чтобы миновать смерть, и возвращается к земле, смешиваясь, как только замирает последний вздох, с силами почвы и зарождения, душа вождя, «ставшая могучей благодаря использованию большого числа сущностей живого мира», способна обрести «важнейшую крепость», которая ей позволит обойти смерть и сохраниться в виде «духовного существа» («шэнь мин»). Умирая в конце своего жизненного пути, простые мужчина и женщина из народа полностью утрачивают индивидуальное существование. Если их смерть случается в момент, когда у них еще остается какое-то количество дыхания, рассеивающегося за короткий промежуток времени, она тогда же высвобождает душу, чахлая сила которой может самое большее пойти на мелкие пакости. Иначе обстоит дело с княжеской душой. По правде говоря, только сеньоры имеют душу в полном смысле этого слова. Эта душа не стареет. Старость ее обогащает. Властелин готовится к смерти, насыщаясь изысканной пищей и выпивая одаряющие живительной силой напитки. Он ест «насыщенные жаренья» и пьет наперченное вино, «поддерживающее силы стариков с длинными бровями». В ходе жизни он усваивает множество разнообразных сущностей. Усваивает он их тем больше, чем обширнее и многообразнее его владение. Все это увеличивает субстанцию, полученную им в наследство от предков, уже богатую в силу того, что предки и сами были сеньорами, питавшимися различным мясом и подливами. После его кончины наделенная силой душа, отнюдь не рассеиваясь, в отличие от души заурядного человека, ускользает из трупа. Вместо того чтобы рассеяться, смешавшись с неразличимыми силами земли-кормилицы, она способна войти в тела животных, являющихся предметом благородной охоты – кабана или оленя. Она может проявить свою свирепость, если сеньор не знал чувства меры или умер преждевременной смертью, какой он в этом случае заслуживал. Но если вождь вел жизнь в соответствии с правилами княжеской жизни, если умирает он в завершение долгой жизни в своей стране, в своей столице, в своей резиденции, в своей комнате, в соответствии с обрядами, его душа, которую еще более облагораживают и очищают траурные искупления, обладает после кончины величественным и невозмутимым могуществом. Она располагает благодатной силой духа-покровителя, сохранив при этом свою прочную и священную индивидуальность. Это душа предка.
В расположенном неподалеку от Алтарей почвы и урожаев храме она будет окружена почитанием. Благодаря сезонным церемониям душа будет участвовать в жизни природы, в жизни страны. Ей посвящают праздник весной, когда роса увлажняет почву, и осенью, когда образуется белая изморозь. Она питается, если была успешной охота. И постится, если урожай был плох. Душа предка сохраняется и продолжает существовать, будучи вскормлена зернами, собранными в ходе уборки урожая на священном княжеском поле, и мясом, поступающим из заповедников домена и приготовленным на княжеской кухне из дичи от охотников, принесших ее на Алтарь почвы. Однако наступает момент, когда и эта столь богатая личностным началом душа, как душа вождя, рассеивается и угасает. Через несколько поколений для таблички, с которой посредством соответствующих обрядов скреплена эта душа, становится не нужен отдельный храм. Вместе с дощечками с именами самых древних предков, имена которых ушли из памяти, ее помещают в особую каменную шкатулку, хранимую в зале, посвященном первому среди предков. Представляемого этой табличкой предка, чье имя было на ней начертано, перестают кормить словно сеньора, словно постоянного духа с ярко выраженной и различаемой индивидуальностью. Его путь завершен, он перестает играть роль предка. Окружавший его культ долгие годы помогал ему ускользать от судьбы, ожидавшей обычных смертных. Наконец-то и он вступает в толпу безликих и смешавшихся сил, представляющих неделимое достояние удела и княжеского рода. Как и другим безымянным силам почвы, ему будут подносить только сырое мясо. Он вернулся в массу священных предметов, образующих общую душу края, которую сеньор представляет себе в обличье Первого Предка с мифическими чертами героя-основателя. Он наделяет его всеми достоинствами изобретателя и творца. Обустроил ли он землю, усмирил ли воды, укротил ли огонь, изгнал ли чудовищ и поднял ли целину, одомашнил лошадей, в любом случае Великий предок доказал обладание добродетелью («дэ»), которая унаследована его родом и принесла ему его эмблемы, его удел, его имя, его судьбу, причем официальная история, с другой стороны, изображает этого первопредка как достойного вассала, заслуженно получившего от государя свою инвеституру.
Будучи наследником героического предка, слава которого, воспеваемая в священных гимнах семейства, распространяется и на него, хозяина Алтарей почвы и урожаев (ибо немало основателей считается богами почвы и урожая), обладателем храма, где сезонные церемонии заставляют ожить могучую личность его непосредственных предков, сеньор наделен святостью, которая обязывает и его самого, и его подданных соблюдать грозный этикет.
Одушевляющая вождя высшая сила мистична, она крайне напряженна и на редкость заразительна. Обыкновенно она действует простым излучением, но для этого ей нужно оставаться сконцентрированной и чистой. В исключительных случаях она должна применяться в свою полную силу, а для этого требуется, чтобы она не растрачивалась повседневно. Одинокий и бездеятельный вождь живет посреди своего двора. Вассалы «образуют преграду». Они оберегают своего властелина от любого заразительного приближения. Они действуют вместо вождя, возвышая остающийся нетронутым его престиж. Двор занят сохранением вождя в своего рода блистательном карантине, откуда сияет его слава.
В строгом смысле этого слова сеньор – это человек, с которым даже в третьем лице никто не заговаривает. Обращаются лишь к «его служителям», так что в конце концов выражение («те, кто находятся внизу ступеней трона и к кому только я решаюсь обратиться») стало означать в императорском Китае «Ваше величество». К вождю не обращаются, но в его присутствии разговаривают, и если ему высказывают советы, то это делается «иносказательно». Дыхание нечистого голоса не должно осквернять княжескую чистоту; для святости вождя непереносимы оскорбление прямого осуждения или непосредственно высказанного совета, как бы ни были они справедливы, ибо поступают они снизу. «Смотреть, уставившись выше головы, – значит быть высокомерным; смотреть ниже пояса – значит проявлять печаль; смотреть в сторону – это проявлять дурные чувства». Взгляд вассала не может «подниматься выше низа княжеского подбородка», но надо, чтобы он оставался направлен прямо на него. Каждый должен проникнуться добродетелью, лучащейся из глаз вождя. Никто не решился бы вынести их сверкание. Никто не осмелился бы смешать свой взгляд с этим священным взглядом. Прислугу князя обязывает строжайшая сдержанность. Служитель рядом со своим хозяином обязан «держаться согнувшись, так чтобы концы пояса касались земли, а ноги выглядели топчущими подол одежды. Подбородок должен выступать словно желоб водосточной трубы, ладони сомкнуты, а руки опущены сколь возможно низко». Заслуживали наказания писарь, который в присутствии князя осмелился бы «стряхнуть пыль со своих книг» или хотя бы просто «привести их в порядок», знахарь, «держащий в беспорядке свои веточки тысячелистника» или «прилегший рядом с панцирем черепахи». Там, где должен жить князь, все должно быть чисто и в полном порядке. Его самые близкие вассалы не должны забывать мыть руки пять раз в сутки. Прежде чем предстать перед хозяином, «они очищают себя строжайшим воздержанием; не входят в занимаемые женщинами помещения; моют свои волосы и тело». Тот, кто подает князю уже готовые блюда, заботится о том, чтобы иметь при себе «растения с горьким вкусом, ветку персикового дерева, тростниковую метелку»: дурные влияния, которые он не может в своем недостоинстве не занести вместе с собой, могут быть таким образом отделены от пищи, предназначенной войти в священную субстанцию вождя.
