– Страмоний, без сомнений, – удовлетворенно кивнул Кеннеди, созерцая результат своих ночных трудов. – Это так называемый тест Витали. Да, в сигаретах есть страмоний – Datura stramonium – и, возможно, следы гиосциамина
[6]
.
Я попытался принять мудрый вид, но мог думать только об одном: что бы ни продемонстрировали мне сейчас с помощью науки, моего инстинкта оказалось достаточно, чтобы убедить меня отказаться от сигарет. Хотя, конечно, только наука, в которой так хорошо разбирался мой товарищ, смогла объяснить причину моего инстинктивного к ним отвращения.
– Все мидриатические
[7]
алкалоиды схожи с атропином, – продолжал сыщик свою лекцию, – а мидриатическими их назвали из-за эффекта, который они оказывают на глаза. Средство это действует даже активнее атропина. Ты сам видел, как стотысячная доля грана повлияла на глаз кота. Вспомни также, как выглядели глаза Уитни, вспомни слова Инес о том, как выглядел и вел себя перед смертью ее отец, и о том, что она боится за Локвуда.
– Да, я помню.
Я до сих пор не мог полностью выбросить из головы мысли о дурном глазе.
– А как насчет глаз сеньоры? Что придает им такой… Ну… Такой эффект?
– А, ее зрачки вполне нормальны, – отмахнулся детектив. – Ты разве не заметил? Именно разница между глазами Уитни и остальных навела меня на мысль о том, чтобы провести кое-какие опыты.
– А какой еще эффект дает это вещество? – спросил я, гадая, не могло ли оно внести свой вклад в гибель Мендозы.
– Та концентрация яда, что была в сигаретах, не убивает – по крайней мере, напрямую. Нет, все обстоит гораздо хуже. Яд медленно накапливается в организме и воздействует на мозг.
Как завороженный, слушал я эти откровения. Неудивительно, что даже ученые-криминалисты восхищались Крэгом и удивлялись его познаниям.
– Из всех опасностей, с которыми можно встретиться в странах, где распространены суеверия, мидриатические алкалоиды – едва ли не самое худшее. Они дают возможность совершить дьявольское преступление, превратив жертву в безумца. Это хуже, чем убийство с помощью стилета или револьвера. Хуже, потому что преступники почти не боятся разоблачения!
Как ни ужасна, ни отвратительна была сама мысль о том, чтобы сознательно свести кого-то с ума, я не мог усомниться в правоте Кеннеди после проведенных им исследований, после того, что видел собственными глазами. А еще я припомнил, какие ощущения испытывал сам, куря такие сигареты. Только этого хватило бы, чтобы представить эффект, который могли оказать на Уитни многочисленные выкуренные им сигареты, отравленные вероломным ядом.
– Но почему жертвы не осознают, что с ними происходит? – спросил я. – Почему не могут понять, что сигареты их отравляют?
– Постепенно они привыкают к действию яда, – ответил следователь. – Если бы ты курил определенный сорт сигарет, ты бы вряд ли заметил, как производитель постепенно заменяет в них дорогой табак на более дешевый. Бо́льшая часть его постоянных покупателей не подозревала бы об этом. Думаю, в данном случае происходит то же самое.
– Но разве люди не должны почувствовать эффект и связать его с курением?
– Возможно. Но человек терпеть не может признавать, что табак или алкоголь – корень его проблем. Итак, кто-то незаметно подбрасывает жертвам отравленные сигареты, заменяя ими те, которые они заказывают. Если ты заметил, и Уитни, и Локвуд курят сигареты, сделанные по специальному заказу. Так же поступал и Мендоза. Это обстоятельство кто-то обратил себе на пользу, хотя кто именно подменяет сигареты и каким образом, я пока не знаю. Хотел бы я, чтобы у меня было время расследовать эту линию, исключив все остальные. Но я должен следить за всеми нитями расследования одновременно, иначе что-нибудь упущу. На сегодня довольно того, что я вычислил, какой именно используется яд. Как только я получу хотя бы косвенные улики, свидетельствующие о личности отравителя, я тут же сяду ему на хвост.
Уже почти рассвело, когда мы с Крэгом покинули лабораторию и отправились домой. Я очень устал, но сон мой не был крепким: в беспокойных сновидениях меня преследовали зловещие глаза, глядящие на меня из темноты.
Проснулся я от стука в дверь. Оказывается, было уже позднее утро. Направившись к двери, я через приоткрытую дверь комнаты Кеннеди увидел, что того уже нет – наверное, ушел в лабораторию. Не знаю, как он ухитрялся так мало спать. Работа газетчика сделала меня ночной пташкой, но если приходилось засиживаться допоздна, я всегда отсыпался на следующий день. А мой неутомимый друг, расследуя очередное дело, не мог заставить себя поспать больше пяти часов кряду.
– Здравствуйте, Джеймсон, – приветствовали меня, когда я открыл дверь. – Кеннеди тут? А, он еще не вернулся…
Это был Локвуд, которому не терпелось повидаться с детективом. Лицо его вытянулось, когда он увидел, что Крэга нет дома.
– Он почти наверняка в лаборатории, – ответил я, протирая глаза. – Если подождете минутку, я отправлюсь туда вместе с вами.
Пока я торопливо одевался, Честер сидел в нашей гостиной, зачарованно разглядывая коллекцию трофеев, напоминающих об успешно раскрытых моим товарищем преступлениях.
– Ну и подборка, Джеймсон! – воскликнул он, когда я наконец присоединился к нему. – Как посмотришь на то, что Кеннеди здесь хранит, как вспомнишь, что еще он собрал в своей лаборатории, так удивишься – как кто-то осмеливается быть преступником?
Я пристально взглянул на него. Стал бы он говорить такое, если бы знал, что у этого талантливого следователя в лаборатории хранится улика против него самого? Если Локвуду было об этом известно, он был великолепным актером, одним из тех, кого можно заставить выдать секрет только принудительной проверкой кровяного давления на сфигмографе
[8]
.
– Да, коллекция замечательная, – согласился я. – Вы готовы?
Мы покинули квартиру и, дыша бодрящим утренним воздухом, зашагали к кампусу и химическому факультету.
Как я и ожидал, сыщик оказался в лаборатории. Когда мы вошли, он проверял результаты своих экспериментов. Насколько я мог судить по набору инструментов на столе, он старался определить, какие именно из близкородственных мидриатических алкалоидов могли содержаться в пагубном дыме отравленного табака. Хотя Крэг был уверен в своих выводах, он всегда считал своей обязанностью и с медицинской, и с юридической точки зрения получить как можно более точные сведения. Ведь если дело дойдет до обвинительного акта, суд могут удовлетворить только конкретные доказательства.
Когда мы появились в дверях, Кеннеди со страдальческим видом отложил работу и поздоровался с нами.
